Ирина ходила по кругу. Небо над головой было ярко-синее, безоблачное, солнце светило напропалую. На верхушке стены проросла трава и белела такая неуместная здесь ромашка. Многие арестанты смотрели на эту ромашку, как на единственный знак жизни в пределах тюрьмы. Но эта ромашка вопреки всему зеленела похожими на укроп листиками, распускалась все новыми цветами. Одна Ирина не замечала этой ромашки, как не замечала, что за погода на дворе. Все, что она видела, – серые стены. За которыми тоже пустота. Все кончается. Удел всему – смерть.

После прогулки арестантки вернулись в камеру. Ирина опять села на нары, почти радуясь тому, что теперь ее долго не будут беспокоить. Однако пробудившиеся от последних остатков сна дамы были возбуждены, то и дело были слышны взрывы истерического хохота – рыжая арестантка, воровка Кулюкина, рассказывала про секс на расстоянии, которому она предавалась в зоне. С крыши женского корпуса она демонстрировала свои прелести зекам на противоположной крыше, а те, удовлетворяясь едва различимым видом ее красот, кричали ей матерные комплименты. Голос Кулюкиной был таким резким, развязным, что Ирина, с тем чтобы остаться одна, закрыла плотно ладонями уши и закрыла глаза. Однако голоса и взрывы хохота проникали сквозь ладони, заставляя Ирину брезгливо морщиться. Потом все замолчали, кажется, перешептываясь. Вдруг в лицо Ирине полетела мокрая тряпка. Ирина вздрогнула, посмотрела на арестанток широко открытыми, непонимающими глазами. Вновь раздался смех, не такой слаженный, как раньше, смех нескольких голосов, недобрый.

– Девчонки, зачем вы? – пропищала тихонько белокурая девушка пэтэушница, обвинявшаяся в убийстве своего незаконнорожденного ребенка. – Чего вы к человеку пристали?

– Закрой пасть, – порекомендовала Кулюкина.

Ирина посмотрела на Кулюкину, стараясь поймать ее взгляд. Ирине казалось, что, если Кулюкина – единственная, проявившая к ней интерес, посмотрит в ее глаза, она больше не будет приставать. Но Кулюкина стояла спиной к окну, так что Ирина не могла видеть выражение ее взгляда. Ирина легла на нары, свернулась калачиком и закрыла глаза. На пару секунд ей стало спокойно. Сразу исчезли и Кулюкина, и тусклый свет матового стекла в окне, и грязные, крашенные зеленым стены. Но тут же послышался окрик:

– Ты чего, блядь, легла? Твоя очередь сейчас? А ну, встать!

Нар в камере на всех не хватало, поэтому узницы отдыхали по очереди. Ирина совсем запуталась, когда ее очередь была ложиться. Но сейчас она про очередь совсем забыла.

– Ой, девочки, не надо! – запищала пэтэушница. Кулюкина походя сунула ей кулаком в лоб. Девушка упала на пол. Ирина еще больше сжалась, вдавив колени в живот. Она чувствовала, что Кулюкина приближается к ней.

– Ни хрена себе, – жизнерадостно обратилась Кулюкина к притихшим женщинам, – глянь – жопу свесила, думает, ее здесь нет. Встать! – рявкнула она неожиданно, ударяя Ирину ногой по копчику.

Ирина развернулась и села на нарах, пусто глядя перед собой.

– Ты, дерьмо вонючее, с тобой я говорю. Встать!

Ирина покорно встала. «Все пройдет. Это тоже пройдет, – думала она, – сейчас меня ударят. Это две минуты позора. И я опять останусь одна».

– Тебя порядок не касается? – спросила Кулюкина, беря Ирину за лацканы робы. – Тебя порядок не касается? – с бессмысленной угрозой повторяла она, заводясь. – Сука! – дала она сигнал самой себе и ловко врезала Ирине по носу. Ирина закрыла лицо руками, но следующий удар – в живот – заставил ее согнуться пополам. Тотчас коленом ей был нанесен удар вновь по лицу, от которого она, по счастью, не успела отвести руки. Ирина рухнула на пол, но Кулюкина, намотав Иринины волосы на кулак, силилась поднять ее, пиная ногами в то же время. Женщины собрались кружком, разгоряченные видом избиения.

– Плюнь ей в глаза, плюнь! – советовала Онисько, державшая сторону Ирины. – Ты ее укуси!

Руки Кулюкиной сомкнулись на шее Ирины и стали сжимать ее. Как ни велико было Иринино желание смерти, естественный инстинкт заставил ее сопротивляться. Ира рванулась, схватила сильные руки соперницы и пыталась их отвести. Кулюкина душила ее, иногда приподнимая голову Ирины и ударяя ей по кафелю пола.

– Ой, да что это такое! – завизжала детоубийца. – Она же ее убьет! Ой! Ой!

Дверь камеры с лязгом растворилась, ворвались контролеры.

– Что такое? – вскричала контролерша, словно сама не видела.

После того как резиновая дубинка пару раз прошлась по голове узницы, Кулюкину оставило желание разбираться с Ириной, и та осталась лежать на полу, спазматически дыша.

– На нары ее! – скомандовала надзирательница.

Женщины уложили Ирину на нары примерно в той же позе, в какой она лежала, отвернувшись от всех. Контролер подошел к ней и методически ударил дважды по почкам дубинкой.

– Она ни в чем не виновата! – пискнула пэтэушница в очередной раз.

– Ее что, порядок не касается? – хрипло отозвалась Кулюкина, держась за голову.

– В карцер захотела? – спросила контролерша. – Сейчас пойдешь.

Кулюкина отрицательно покачала головой. Дверь в камеру закрылась, и осталась только тишина.

Гордеев заявился к Довжику в половине третьего ночи и без звонка. По дороге купил бутылку водки и коробку конфет.

– Цветов только не хватает… – улыбнулся Володька, открыв дверь.