– На это как раз вовсе нетрудно ответить. – Ада успокоилась и в ней появилась надменность. – Вчера. И не смотрите на меня так, – заметила она остановившийся взгляд Турецкого. – Да, после скандала мы занялись любовью. А разве это противоречит законам психологии?

– В связи со своей профессией я вообще стал сомневаться, что существуют какие-либо законы в этой призрачной области науки. Когда же вы решились на убийство, сразу после…

– Знаете, как вас там, Турецкий, я не верю в минуты, которые разом переворачивают человеческую жизнь. Это иллюзия, что судьба играет человеком, на самом деле все наоборот. Человек ведет судьбу на веревочке, как неповоротливого медведя. По действию это было так: мне не спалось, я вышла из спальни, бродила по дому, потом взяла пистолет, включила свет. Аркадий не проснулся. Я стреляла.

– Вы знали, где хранится пистолет мужа, и решили воспользоваться им. Где вы научились так хорошо владеть оружием?

– Представьте себе, я чрезвычайно любознательная особа. Когда-то в юношеском возрасте занималась всеми мыслимыми видами спорта, в том числе и в тир бегала.

– И до сих пор не утратили мастерства? Да и разве в тире вас баловали пистолетами министерства обороны?

– Чего вы меня подлавливаете? Когда в доме появился пистолет, я попробовала из него стрелять в сарае. Я же говорю, грешна любопытством. Да и совершенно несложно попасть с трех шагов в спящего человека.

– А потом вы протерли оружие и выбросили его?

– Да. А вы хотели, чтобы я сразу побежала сдаваться? Но я действительно не экзальтированная дамочка из сентиментальных романов. Было много крови, я побежала в ванную, мыла руки, а заодно подставила под струю пистолет. Обычная женская брезгливость. Я тогда ни о чем не думала. Но потом все-таки решила оружие выбросить. – Ада замолчала, снова подошла к окну, посмотрела за занавеску. – Логики-то нет. Если бы я хотела скрыть следы, зачем бы я выкидывала пистолет на даче?

– Еще не встречал ни одного преступления с железной логикой, всегда какая-то доля абсурда присутствует. Ну а после вы позвонили дочери и в милицию? Кому раньше?

– Скрывать не имело смысла. Я вышла на кухню, охранник, представьте себе, спал, – Ада захохотала. – Честное слово, с открытыми глазами. Я думала раньше, что такое только в сказках бывает. Я смеялась от души. Не поверите… Ну а потом – звонки…

– Что вы сказали дочери по телефону?

– Ну уж только не правду, обычные фразы – приезжай срочно, нужна твоя помощь.

– Значит, Зоя только здесь все узнала? – Этот последний и, в общем-то, единственный удар Турецкий приготовил Кобриной напоследок. – А зачем же вы, Аделаида Ивановна, всю ночь звонили дочери? В какую логику вписать, что вы не отрывались от телефона? Вы это делали между занятиями любовью и убийством? Насыщенная ночка получилась, ничего не скажешь.

Ада задохнулась от гнева. Казалось, вся комната полыхнула пожаром, огонь выплескивался из зрачков женщины и разлетался в поисках кислорода. Становилось нестерпимо жарко. Турецкий встал:

– Вам еще придется, Ада, рассказать свою жизнь до мелочей, всю подноготную, без утайки. Только не торопитесь с мемуарами. Это опасно.

Женщина молчала. Турецкий вышел из комнаты, и тут же в дверь, как тень, скользнул дежурный следователь.

Спальня располагалась рядом с комнатой, в которой Александр беседовал с Адой. Постель, где убили депутата Кобрина, никто не убирал – кровавые пятна растеклись по подушке, простыне и пододеяльнику. Можно было подумать, что здесь приносили в жертву какое-то гигантское животное. Турецкий никогда не уставал удивляться – сколько же крови содержится в теле обычного человека. Кровью были заляпаны стены, окно, пол, потолок, цветы в горшках. Большая бурая клякса засохла на экране телевизора.

Начальство изоляторов временного содержания относится к защитникам своих подопечных с неприязнью не меньшей, а может быть, и большей, чем к самим подследственным.

Несколько десятков заключенных приходится каждый день выводить из камер для встреч с адвокатом, что нарушает и без того неспокойный ритм жизни тюрьмы. Кроме того, адвокаты то и дело норовят против чего-нибудь протестовать, пишут жалобы, таскают в прокуратуру и суд – кому это понравится.

Но Гордеев пользовался у начальника женской тюрьмы некоторыми довольно внушительными льготами. Дело в том, что Юрий Петрович недавно помог полковнику Сорокину выиграть одно весьма щекотливое дело. Сорокин, будучи в сильном подпитии, возвращаясь домой, бросил почему-то свою машину на вокзале и сел в электричку. В этой электричке полковник начал безобразным образом кадриться к молоденьким пэтэушницам, при этом, как было потом записано в милицейском протоколе, «обнажая свои половые органы».