Под вечер странники забрели в деревеньку. «Смутой» не была затронута. Один из тамошних мужиков рассказывал:

— Володеет нами боярин Буйносов — князь. Может, слыхал?

— Нет, православные, не привелось.

— Ну дак вот, боярин наш у царя Василия Ивановича в почете великом состоит. А Плешаково, деревня наша, — вотчина его.

Кто-то добавил:

— Кобель он старый.

— Нишкни, непутевый! Типун те на язык за слова такие поносные! — зашипели на того.

Ночевали странники в этой деревне, в подклети у мужика. На следующий день был праздник. Люди повалили в кабак. Ерема с Олешкой подошли к кабаку, видят, вроде как нет царских прихвостней. Запели:

Тут к «слепцу», откуда ни возьмись, подбежали два истца [30] , схватили за руки, завопили:

— Ты пошто, вор, царя-батюшку Василия Ивановича чернишь? Пошто на гиль [31] народ честной позываешь?! Добро, узнаешь теперь с мальчонкой твоим мастера заплечного!

Люди разбежались, сыщики поволокли Ерему в съезжую избу.

Тот не упирался, шел, а сзади тащился Олешка. Поглядел «слепец» в разные стороны, видит: лес близко. Как крикнет:

— Олешка, стреляй!

Тот вытащил из-под зипуна пистоль и бахнул в спину одному истцу. Сыщик завалился. Другого Ерема ударил наотмашь кулаком по уху, потом из пистоля тоже убил наповал. «Слепец» с поводырем бросились наутек в лес, только пятки замелькали.

Ищи ветра в поле, зверя — в чаще!

Ближе к Москве странники опять вышли из лесов к большаку. Увидели толпу людей, бредущих по дорожной пыли. Вокруг них — верхоконные. Потом тащились несколько телег с вещами, с привязанными сзади конями. «Слепцы» остановились у обочины дороги, пока толпа не прошла. На задней телеге ехал начальник, выпивший. За ним и пошли странники. Ехавший окликнул их:

— Садись, слепец, а ты, поводырь, иди!

Тот сел в телегу. Частенько прикладываясь к сулее с зеленым вином, словоохотливый начальник рассказал:

— Деревня Петрушки гиль учинила супротив царя. Царских грамот мужики не слушали. Боярину подати платить перестали. Хлеб господский себе забрали. Стару метку перепахали, столбы — грани — повыметали, землей самовольно завладели. Людишек мы усмирили, кого саблями посекли, кого удавили, а этих непотребцев в Москву гоним на земляные работы. Баб и девок боярам продали. Ребят — коих в огонь побросали, а кои разбежались, как щенята без сук. Скоро в село приедем; гилевщиков — в подклеть, под запор.

«Слепец», заводя белки глаз, произнес:

— Истинны слова твои, милостивец! Беспременно их под запор надо, не то, не ровен час, разбегутся…

Беседуя и не заметили, как добрались до села. Солнышко стояло уже низко.

— Благодарствую, как тя звать-величать, не ведаю, что имал жалость ко мне, слепцу безродному. Век не забуду и за тебя господу нашему Иисусу Христу молитвы усердные зачну воссылать! — заговорил нараспев «слепец».

Раздобревший начальник поднес Ереме на прощание чарку вина. Странники видели, как мужиков загнали в подклеть съезжей, дверь — на запор. Ключ взял страж, усевшийся на крыльце.

Ерема с Олешкой обошли подклеть. Ограды кругом не было. Оконца в железа забраны — не убежишь!

Странники ночевали на сеновале. Стало темнеть. Олешка пошел к подклети. Возвратись, рассказал:

— Дозорный с бердышем, никак, уснул. В самой съезжей огня не видать.

Через час стало темно, хоть глаз выколи! Тишина, только временами по селу псы брешут. Ерема и Олешка подошли к подклети, услыхали храп стража. Как тигр, кинулся Ерема на караульного, схватил его за горло. Тот и не пикнул. Олешка сунул ему в рот кляп из пакли. Быстро связали трепещущего стража, вынули у него ключ из кармана, открыли дверь в подклеть, втащили туда связанного. В темноте многие завозились. Ерема тихо сказал:

— Вставай, православные! Затаясь, спешите за мной!

Люди стали выходить. Олешка запер дверь подклети, ушел последним. Когда забрались глубоко в лес, Ерема воскликнул:

— Вот и укрылись! Садись, ребята!

Один из темноты спросил:

— Ты кто, добрый человек, будешь?

— Я — воеводы Ивана Болотникова ратный человек. Днем сзади вас на телеге ехал. Подвез меня старшой над вами. Видит, слепец с поводырем бредет, и подвез; про вас все баял. Чую, вы супротив Шуйского и бояр голытьба, вот я и прозрел к ночи, да вашу братию и вызволил из узилища. Так-то!

— Благодарствуй, благодетель!

— Спаси бог! Милостивец ты наш! — наперебой стали благодарить мужики.

— Без тебя привелось бы нам сгинуть!

— Ну, братия, куда же вы податься думаете?

— Куды? Избы наши в дым пущены. Чада да женки распропали. С руки нам идти к Болотникову!

— А куда идти к ему, не знаем, — выступил вперед степенный старик, — может, укажешь к ему дорогу?

— Вот что, братия, утро вечера мудренее. Ложись, почивай, а с зарей встанем и укажу я вам путь-дорогу!