Шрифт:
Все мгновенно отрезвились, помчались к стругам.
Караван подходит ближе. На судах купцы везут товары, и перебрасывается на них сотня стрельцов.
«Царевич» пронзительно свистнул. Казаки завопили:
— Сарынь на кичку!
Челны, как стрелы, полетели к судам. Там всполошились, грохнули пушки, защелкали самопалы. Казаки из двух затонувших челнов барахтались в воде, а другие уже облепили расшивы, беляны. По лестницам с крючьями бросились на палубы. Впереди сам «царевич». С ожесточением сечет головы.
Кровь рекой… Быстро и ловко все кончили. Раскачивая за руки, за ноги, выбросили трупы в воду. С удалой песней казаки пригнали суда к берегу.
«Царевич» уселся в бархатное кресло, принесенное с беляны. Вид его гордый, довольный. Стрельцы и матросы с забранных судов подходят к нему, целуют руку, на которой сверкает золотой перстень: начался прием в казачью ватагу.
На берегу лежит громадная куча отвоеванного добра «Царевич» подозвал есаула, нахмурил брови, тень прошла по лицу.
— Митроха, иди, дувань взятое! Токмо смотри, по справедливости! Я тебя знаю. Чуть что — повешу!
Оторопелый есаул растерянно ответил:
— Что ты, что ты, Петр Федорыч! Сделаю, как нельзя лучше. Комар носу не подточит.
— То-то комар!.. Смотри, погано будет, ежели…
Есаул поспешно отошел, оглянулся с опаской.
На высоком крутом берегу, поросшем лесом, у Жигулей, расположились мужики и смотрят вниз, на Волгу. Они оживленны, радостны.
— Ишь как суда-то, чай купецкие, облепили!
— Вон по лестницам с крюками лезут!
— Не токмо лезут, а и в воду падают.
— Упадешь, коли топором по головушке стукнут!
Доносятся крики, выстрелы.
— Берут, ребята, берут! Купцам не сдобровать.
— Дело кончено, мужики! — кричит дядя Елистрат.
Сбивши шапку на затылок, торжествуя, он так глядит на окружающих, словно сам разбил стрельцов. Все рады донельзя.
— Ребята, гайда вниз, — зовет Елистрат.
Толпа бросилась к берегу, где уже дуванят товары. У мужиков глаза разгорелись.
— Эко добра-то купецкого сколько! Вон кафтаны, зипуны, порты… Благодать!
Мужички подходят к торжественно восседающему на кресле Илейке. Сняли шапки. «Царевич» самодовольно глядит на них, молчит. «Ишь народ-то какой здоровый, дородный! Воины добрые! Таких раскачать — барам на сдобровать», — думает он.
Мужички мнутся, толкают в бок Елистрата.
— Сказывай ему, сказывай! Ты — краснобай!
Тот подходит к Илейке, вид независимый.
— Твое степенство, кто же таков будешь? Уж не Петр ли Федорыч, царевич? Слухом земля полнится, что грядет по Волге царевич со товарищи: суда купецкие забирают, войска царские побивают, бояр, дворян под корень секут, а народ черный жалуют.
Мужички вторили:
— Жалуют, жалуют!
«Петр Федорович» встал, ответил, благосклонно улыбаясь:.
— Верно! Сие — я, царевич Петр Федорыч. Народ черный дорог мне. Вон туда идите, к тому рябому.
Крикнул:
— Митроха! Одели их!
Крестьяне ринулись к Митрохе. Получили часть отнятого добра. Вернулись, закланялись «царевичу».
— Так-то вот, мужички! По Волге еду, а меня народ встречает, привечает. И я в долгу не остаюсь. Вы отколь?
— С Жигулей, царевич! С поместья, токмо мы барина своего убили.
— Добро! Супротив царя, значит, идете! Я здесь два дня жить буду. Мне подмога нужна. Пришлите мужиков поздоровее. Оружье дам, с собой их заберу. Ну, а с поместьем что делать станете?
Елистрат, уже одевшийся в новый суконный кафтан, в сафьяновых сапогах, любуясь на себя, ответил:
— Делить поместье и землю будем. И не миновать нам атамана, есаула выбирать, правствовать.
Мужички загалдели:
— Так и сделаем! Быть посему!
— Славно дело, мужички! Ныне идите в деревню свою, говорите, что царевича видали, Петра Федорыча.
Указывая на Елистрата, он добавил:
— Вот вам и атаман, ишь какой шустрый!
Елистрат ухмыльнулся:
— Не откажусь, коли выберут. А мужиков завтра к тебе пришлем. Нам все едино, что царевич, что не царевич, токмо бы за нас стоял.
Мужички закричали:
— Прощенья просим!
Замахали шапками, ушли.
Казаки подошли к Свияжску — городку недалеко от Казани. Прибыл к «царевичу Петру» стрелецкий голова из Царево-Кокшайска, Иван Доможиров.
— Слушай, царевич, на Москве убит Димитрий царь!