— Но в Москве куча банков, неужели нельзя взять в кредит в другом, не в «вашем»?…

— Можно, если ты не фигурируешь в «черном списке» хронических должников, которыми столичные банки обмениваются систематически. До сих пор чаша сия нас миновала, но буквально на днях я узнал, что «черную метку» мы все-таки получили… Так что, уважаемый Владимир Владимирович, если кто-то и был заинтересован в гибели друзей моего шефа, то никак не он сам. В нашем деле связи — это все, и больше, чем все!

— И что же теперь лично вы собираетесь предпринимать?

Валентин Петрович слегка пожал плечами и мрачно усмехнулся:

— Скорее всего, искать другую работу… Эту фирму может спасти только чудо!

Джина Слаффски обессиленно опустилась прямо на шелковое покрывало, которым была аккуратно накрыта постель, чего в нормальном состоянии никогда бы себе не позволила. Она закусила губу и с отчаянием посмотрела на мужа: никогда прежде Люк не проявлял столь непреодолимого, тупого упрямства!

— Не понимаю… — сказала Джина в спину Славскому, склонившемуся над большим клетчатым чемоданом на колесиках. — Я не понимаю, зачем тебе это понадобилось… Люк, ты меня слышишь?! Не делай этой глупости, умоляю тебя! Не оставляй меня здесь одну, одна я не справлюсь!

— Конечно, справишься. — Леонид распрямился, очевидно, отыскав нужную ему вещь, и повернулся к жене: — Просто с месяц будешь тратить поменьше времени на отцовские дела, а больше заниматься нашими… Джина, ты действительно никогда не поймешь, почему я, как ты изволила выразиться, «беспричинно сорвался в свою проклятую Россию»!

— Я пойму! Но ты же ничего не объясняешь, то, что ты говоришь, — ерунда, чушь!

— Господи… — Славский вздохнул и на мгновение возвел глаза к высокому лепному потолку, разрисованному по настоянию жены отвратительными, на его взгляд, купидончиками с неизбежными луками и стрелами. — И я ведь об этом… То, что для тебя — ерунда, для меня — куда важнее всего остального: я должен быть там, я должен разобраться, почему начали погибать мои друзья… Знаешь, к чему я никогда в жизни не привыкну в… в вашей Америке?

— В нашей? — взвилась Джина. — Она такая же твоя, как и наша! Как ты можешь вообще говорить это после того, как ты… как я… почти смирилась с тем, что ты на их стороне?!

Славский пристально посмотрел на жену и через силу улыбнулся:

— Извини, дорогая… — Он подошел к Джине и слегка провел рукой по ее растрепавшимся волосам. — Я только хотел сказать, что у вас… То есть что здесь, в Штатах, не принято дружить между собой так, как у нас, в России…

— А как же Джефферсоны? Чарльз Маккензи и Китти?! Разве это не наши друзья?… Ты сам говорил…

— Конечно, друзья. — Славский вновь вернулся к своему чемодану. — Но, дорогая, все это не то… Я говорил — ты не поймешь. В России дружить — означает прежде всего участвовать в проблемах друг друга, относиться к ним как к своим собственным. В Штатах даже делиться своими проблемами с друзьями, отнюдь не в расчете на их участие и помощь, просто делиться — и то не принято… Считается чуть ли не нарушением приличий!..

— Ты не совсем прав, — возразила Джина. — Я часто делюсь с Китти своими проблемами… Да и ты с Чарльзом!.. Кроме того, оберегать других людей от отрицательных эмоций — что в этом плохого?!

— Я и не говорю, что это плохо. — Леонид ощутил какую-то небывалую усталость. Больше всего ему сейчас хотелось наорать на жену, попросить ее и вовсе уйти из спальни, дав возможность спокойно собраться: до заказанного им чартера оставалось всего три с половиной часа. Но ничего такого сделать он не мог: тяжелейший разговор, состоявшийся между ним и супругой два дня назад, Джина неожиданно для Леонида выдержала с достоинством. Ожидаемого им скандала не случилось, кажется, единственной ее просьбой, высказанной, правда, дрожащим от ярости голосом, была просьба «ничего не говорить папе».

Далее последовало молчание, затянувшееся почти на сутки, и, наконец, сегодняшняя бурная реакция жены на его отъезд в Москву… Для сдержанной Джины — действительно бурная. Но объясняться это могло еще и тем, что Леонид, вопреки обыкновению, не посоветовался с женой, а просто поставил ее перед фактом.

— Что я скажу отцу? — с внезапной растерянностью в голосе произнесла вдруг примолкшая на минуту Джина, а Славский с большим усилием подавил в себе моментально вспыхнувшее раздражение: все эти годы старый ювелир, впрочем, крепкий, как дуб, не упускал возможности напомнить зятю, с чего именно началось его нынешнее благополучие. И Джина относилась к этому как к чему-то должному… Чертов старый хрыч, чертова его дочурка!.. Какую же глупость он когда-то совершил, согласившись на тот заем!..

Успех никогда не бывает случаен: не получилось бы у него тогда, получилось бы позже, и без их помощи! И не пришлось бы ему в качестве расплаты жениться на этой женщине, которую он не любил никогда, ни единой секунды своей жизни…

Зазвонил мобильный телефон Славского, и Леонид, обрадовавшись возможности не отвечать на вопрос жены, включил связь.

Конечно же это была мать с последними наставлениями по части подарков, отдельный чемодан которых он вез от нее Соне, любимой племяннице… Куда более любимой, как он подозревал с самого детства, чем ее собственный сын…