Девушка лишь вяло махнула рукой в ответ:

— Валяйте.

— Итак, пойдем по порядку, — вновь заговорил Турецкий. — Боровский и Риневич решили сотрудничать. Они согласились объединить свои компании и протянуть трубопровод в Китай. Но затем Боровский ни с того ни с сего убивает Риневича. Причем делает это публично, чем показывает, что его абсолютно не волнуют последствия. Значит, на каком-то этапе отношения двух бизнесменов испортились. Скажите, Катя, ваш отец никогда не упоминал об этих отношениях? Что могло нарушить крепкий многолетний союз Риневича и Боровского? Что могло помешать им осуществить задуманную сделку?

Катя задумалась. На ее детском лбу проступили морщинки.

— Погодите… — Девушка тихонько щелкнула пальцами, словно помогала своей памяти воскресить образы прошлого. — Да, что-то припоминаю… — Она посмотрела на Турецкого сосредоточенным, неподвижным взглядом. — Однажды папа сказал мне, что у Боровского и Риневича ничего не выйдет. Вроде бы это сам Боровский так сказал. Помню, я еще спросила папу, почему он так думает, и папа ответил, что с некоторых пор Боровский не доверяет Риневичу. Он так и сказал: «С некоторых пор». И еще… Боровский приказал папе быть начеку и проверять всех новых сотрудников центрального офиса. Наверное, считал, что кто-то из них может оказаться шпионом.

Морщинки на лбу девушки разгладились. Она виновато улыбнулась и вздохнула:

— Вот, это все, что я могу вспомнить.

— Что ж, это уже немало.

Александр Борисович достал из кармана бумажник.

— Я вам помогла? — тихо спросила девушка, рассеянно наблюдая за действиями Турецкого.

— Скажем так, вы подтвердили некоторые мои предположения, — ответил Александр Борисович. — Ладно, Катенька, мне пора идти.

Он достал из бумажника мятую сотню и положил ее на стол. Девушка посмотрела на купюру и нахмурилась:

— Я не люблю, когда за меня платят.

— Считайте, что это чаевые официантке. А за свой кофе заплатите сами.

Турецкий всучил Кате визитку, пожелал ей успеха, попрощался и вышел из кафе.

Разговор с Катей Поляковой и впрямь подтвердил многие догадки Александра Борисовича. За последние два дня он встретился со множеством людей, как с простыми сотрудниками фирм «Юпитер» и «Дальнефть», так и с бизнес-элитой. Бизнесмены неохотно говорили о деле Боровского. Правду из них приходилось вытягивать клещами.

И было тут кое-что, о чем стоило задуматься всерьез. Дело в том, что после всех этих встреч и бесед у Александра Борисовича сложилось странное, и даже мистическое, ощущение, что за убийством Риневича, за развалом объединения «Юпитера» и «Дальнефти» да и вообще за всей этой шумихой с раздуванием уголовных дел вокруг Боровского стоит какая-то вездесущая и всемогущая демоническая личность. Вот только что это за личность, где она обитает и почему так невзлюбила Боровского (да и Риневича, ведь именно его Боровский отправил на тот свет) — это оставалось тайной.

Впрочем, мало ли что кому может казаться. «Возможно, я сам накрутил себя, — думал Турецкий. — А в реальности все просто как дважды два».

Правду мог открыть непосредственный участник всей этой «дьявольской вакханалии» — так Турецкий мысленно прозвал события, происходящие вокруг имени Боровского, но Генрих Игоревич продолжал хранить гробовое молчание. Причины его дикого поступка по-прежнему оставались тайной.

За три часа до беседы с Катей Поляковой Александр Борисович сидел в кабинете у одного из приятелей Боровского и Риневича. Это был бизнесмен отнюдь не средней руки, который занимался «железом» (так он сам это называл), а свободное время проводил в элитном клубе новой российской аристократии в компании себе подобных. Там он и подружился с Риневичем и Боровским. Звали бизнесмена Дмитрий Ильич Коваленин. Он был дороден, бородат и смугл, а когда улыбался, был похож на Эрнеста Хемингуэя с известного портрета.

— Насчет Риневича твердо могу сказать одно, — рассказывал Коваленин, — этот человек умеет получать удовольствие от жизни. То есть умел, — немного сконфузившись, поправился Коваленин. — А вот Генрих Боровский, тот был сделан совсем из другого теста.

— Почему «был»? — поинтересовался Турецкий.

— Потому что прежнего Боровского больше нет, а каким он выйдет из тюрьмы, я не знаю. Прежде это был очень добрый, интеллигентный и… не побоюсь этого слова, совестливый человек. Да, да, не улыбайтесь. Среди олигархов тоже попадаются вполне интеллигентные люди. Биография Генриха говорит сама за себя. Ее, кстати, можно пересказать в нескольких фразах.

— Попробуйте, — попросил Турецкий.

— Да ради бога, — улыбнулся Коваленин. — Ну вот, допустим, живет себе на свете олигарх. Живет, живет, наживается на государстве и наших бедных гражданах. И вдруг — бац! На него нисходит озарение. Ну, может, и не бац, конечно. Может, это у него подспудно зрело. Где-нибудь в глубине души. Есть же и у олигархов душа, или вы это отрицаете?

— Напротив, допускаю.

— Ну вот. Итак, в один прекрасный момент наш олигарх со всей отчетливостью понимает, что в нашей стране создалась ненормальная, мягко говоря, ситуация. Власть, бизнес, народ — все это лишь на поверхности. На самом деле страной руководят люди, которым наплевать на все, кроме своего благополучия. Этим людям наплевать на бедность населения, на проблемы регионов, на нужды армии и прочее. И наш олигарх не исключение. В сложившейся ситуации он, как и другие, постоянно выдает на «лапу» как власти, так и бюрократии. Чтоб, значит, никто никого не трогал, и все было тип-топ. Счет идет на миллионы, и даже на десятки миллионов долларов. Уф-ф, жарковато что-то сегодня…