Дубинин задумался.

— Да, скорей всего, вы правы. Но помимо того, что Канунникова была бойцом, она была и очень нервным человеком. Знаете, аффекты…

Александр Борисович поморщился:

— Давайте не будем про аффекты. Вы сказали, что причин у Канунниковой и ее мужа было предостаточно. Перечислите мне их.

— Ну… — Дубинин пожал плечами. — Вы слишком жестко ставите вопрос.

— И требую такого же жесткого ответа, — строго сказал Александр Борисович.

Дубинин некоторое время изучающе вглядывался в лицо Турецкого, словно пытался проникнуть в его мысли, но, встретившись с прямым взглядом «важняка», поспешно отвел глаза.

— Что ж, ладно, раз так, — покорно сказал он. — Елена не могла вписаться в рамки собственной партии. Бывшие соратники, превращаясь в видные фигуры российской элиты, все дальше отходили от прежних идеалов.

— Это относится и к вам лично?

— Если хотите, то да. Елене Сергеевне не очень нравилось, что нам приходится объединяться в единый блок со «Всероссийской славянской партией». Но вопрос стоял жестко: или — или. Или мы проигрываем, или объединяемся.

— Но ведь вы все равно проиграли, — напомнил Турецкий.

Дубинин вздохнул:

— Да. К сожалению, объединение не принесло должных результатов. Но поверьте мне, если б мы пошли на выборы самостоятельно, мы бы потерпели еще более сокрушительное фиаско. Объединенный блок набрал четыре процента, не хватило всего одного. А так мы едва набрали бы полтора. О нас бы вообще забыли как о серьезной политической силе. А так — мы проиграли с честью, президент обещал задействовать наши кадровые ресурсы. Мы остались серьезной силой, понимаете?

Но Турецкий, похоже, не понимал.

— Почему Канунникова не одобряла объединение со «славянской партией»? — спросил Турецкий все тем же жестким и холодноватым голосом.

— Как вам сказать… — Дубинин задумчиво провел ладонью по волосам. — Возможно, все дело было в ее амбициях. Как сказали бы коммунисты, она не хотела делиться властью. К тому же она считала, что из-за этого объединения наиболее принципиальные сторонники нашей партии отвернутся от нас.

— Что и произошло, — констатировал Турецкий.

Дубинин усмехнулся и покачал головой:

— Ошибаетесь. Как раз-таки наши принципиальные сторонники остались с нами. Это благодаря им мы набрали голоса и не проиграли с позором. Лена не хотела этого понять. И принять. — Дубинин вздохнул. — Вы знаете, Александр Борисович, несколько месяцев назад, как раз после объединения, Канунникова сказала мне следующее — это было в запальчивости, но однако ж… В общем, она сказала: «Эдик, если мы проиграем выборы, я этого не перенесу. Я покончу жизнь самоубийством». Это слышали многие, Александр Борисович. И, я думаю, они смогут это подтвердить. Видите ли, господин следователь, идеалистам трудно живется на этом свете. А порой и вовсе не живется.

— Тут мне нечем возразить, — отозвался Турецкий.

Дубинин неопределенно покивал головой и вдруг сказал:

— Не очень-то я вам нравлюсь, а, Александр Борисович?

Турецкий усмехнулся:

— Скажу даже больше: вы мне совсем не нравитесь.

— Отчего же так? — поднял черные брови Дубинин.

— У вас лицо человека, который себе на уме.

— Но ведь я политик, — напомнил Дубинин.

Александр Борисович стряхнул с сигареты пепел и сказал:

— Видимо, вы плохой политик. Ведь выборы вы проиграли.

— Спасибо за напоминание, — с горькой иронией поблагодарил Дубинин.

— Пожалуйста, — спокойно сказал Турецкий. — Где сейчас находится помощник Канунниковой — Юдин?

Дубинин пожал плечами:

— Понятия не имею. Он несколько дней выполнял обязанности моего личного секретаря. Но потом уволился. Сказал, что нашел другую работу.

— Что за работа? — спросил Турецкий.

— Я не спрашивал, а он не сказал.

— Надеюсь, у вас есть его телефон?

— Конечно… Записывайте.

Дубинин продиктовал телефоны Владимира Юдина, Турецкий записал их в блокнот.

— Только у меня к вам просьба, — мягко сказал Дубинин. — Володя Юдин очень чувствительный молодой человек. Он тяжело пережил смерть Елены Сергеевны. Так что вы уж будьте с ним чуточку помягче, хорошо?

— Постараюсь, — пообещал Турецкий. Затем он пристально посмотрел на Дубинина и спросил: — Эдуард Васильевич, что вас связывает с Юрием Отаровым?

— С Отаровым? — поднял брови Дубинин. — А кто это?