Однако Василяускас не глядел на Турецкого. Похоже, он его даже не слушал.

— Эти негодяи подставили меня, — глухо сказал он. — Как мальчишку. Они опутали меня по рукам и ногам. Я шагу не могу ступить, чтобы они не подняли лай.

— У них есть на вас компромат? — осторожно спросил Турецкий.

Президент поднял голову и посмотрел на него невидящим взглядом.

— У них много чего есть. В том числе и то, о чем вы сказали.

— Не каждый компромат можно использовать, — негромко и предельно корректно заметил Турецкий. — Ведь чаще всего компромат — это палка о двух концах. Уничтожив вас, они уничтожат и себя. Какими материалами они располагают?

— Мои подписи… — проговорил Василяускас. — Они давили на меня, они заставляли меня подписывать эти бумаги. И я ничего не мог сделать. И еще… — Щеки президента, несмотря на искусственный загар, покрыла бледность. — И еще у них есть видеокассеты. Я не знаю, как им удалось это снять.

— Что на этих кассетах?

Василяускас открыл было рот, чтобы ответить, но так ничего и не сказал.

— Там… деньги? — тихо спросил Турецкий. — Вы берете деньги, да?

Василяускас посмотрел на Турецкого затравленными глазами и тихо произнес:

— Я не хотел ничего плохого. Я люблю свою страну и готов за нее умереть. Я не знаю, как все получилось. Я даже не помню момента, когда я сделал первую ошибку.

— Они умеют поймать человека на крючок, — сказал Турецкий. — Это их работа.

Президент вяло кивнул:

— Да, это их работа. Власть ушла из моих рук. Да, наверно, ее никогда и не было, этой власти. Мои приказы не выполняются. Я обязан согласовывать каждое свое слово, каждый свой жест. Я… я как в тисках, понимаете? Отаров и Петров — только пешки. Но пешки, которые метят в ферзи и которые уже прошли больше половины поля. А я… — Он усмехнулся. — Я король, которого обложили со всех сторон. К тому же голый король.

Он снова посмотрел на Турецкого, и его усталые глаза блеснули тусклым блеском.

— По сути, я жертва, — сказал президент. — Да-да, не удивляйтесь. Я жертва в борьбе двух держав. С одной стороны США, с другой — вы. И прямого пути нет, потому что впереди стена! Если я захочу бороться, я просто буду биться головой об эту стену. Разве это кому-нибудь нужно? Разве это принесет кому-нибудь пользу?

— Я не знаю, — пожал плечами Турецкий.

— Ну а раз не знаете, так и не вам меня учить. Все, что вы сейчас услышали, держите при себе. — Василяускас криво ухмыльнулся и сказал: — Надеюсь, на этот раз у вас нет в кармане диктофона?

— Меня обыскала ваша охрана, — напомнил Турецкий.

Василяускас удовлетворенно кивнул:

— Хорошо. Тогда будем считать, что всего этого разговора не было. Я не отдам приказ об аресте Отарова. Более того, я буду вынужден надавить на судебные власти, чтобы они освободили Петрова.

Турецкий нахмурился.

— Это будет ошибкой, — строго сказал он.

— Может быть, — холодно ответил президент. — Но дать вам арестовать этих людей — это будет еще большей ошибкой. Уезжайте из страны, Александр Борисович. Завтра же. Иначе я просто не ручаюсь за вашу жизнь.

Президент встал со стула.

— И еще, — сказал он. — Я подозреваю, что вы просто так не успокоитесь. Постарайтесь все же меня понять, прежде чем начать что-то делать. До свидания.

Василяускас протянул Турецкому руку. Александр Борисович встал и пожал ее. Президент развернулся и вышел из кабинета.

…На улице Турецкий позвонил Грязнову.

— Ну как? — спросил тот.

— Глухо, как в танке, — ответил Александр Борисович. Помолчал и добавил: — Завтра улетаем.

Грязнов хмыкнул в трубку:

— Значит, дошло до прямых угроз?

— До прямого предупреждения.

— А как Сам? В нем еще осталось что-то человеческое?

Турецкий подумал и ответил:

— Только страх и усталость.

— Ясно, — сказал Грязнов. — Значит, полное разложение?

— Угу.

Грязнов вздохнул и сказал:

— В таком случае, нам и впрямь пора сматывать удочки.

Константин Дмитриевич тряхнул седой шевелюрой и веско сказал:

— Нет, Саня, вы с Грязновым здесь ни при чем. Вы сделали все, что могли. Просто обстоятельства оказались сильнее вас.

— Да я себя и не осуждаю. — Турецкий пожал плечами. — Просто, пока эта сволочь будет свободно ходить по земле, я спать спокойно не смогу.

— Сможешь. Поворочаешься пару дней, а потом сможешь. Хотя, конечно, оставлять это так мы не будем. Интерпол я уже подключил, запрос об экстрадиции отослан.