Шрифт:
— Машины его нет. Да хоть бы и наблюдал, что с того?
— В самом деле, — кивнул Отаров. — Тогда давай больше не будем об этом говорить. Лучше накапай мне полтинничек моего любимого. У тебя есть?
— Всегда, — улыбнулась Регина.
Она гибко, как кошка, поднялась с дивана и пошла к барному шкафчику. И уже через пять минут на журнальном столике красовались бутылка «Камю», блюдце с тонко нарезанным лимоном, маслины и широкий бокал.
— А ты? — поднял брови Отаров.
— Ты ведь знаешь, я не пью коньяк.
— А как насчет шампанского? Я поставил в холодильник две бутылки.
Регина покачала головой:
— Нет, что-то не хочется. Голова побаливает. Наверно, из-за погоды.
— Ну как знаешь. Тогда я выпью за тебя. — Отаров налил себе в бокал коньяку и провозгласил: — Твое здоровье!
Сделав большой глоток, Отаров посмотрел на Регину, хлопнул ладонью по коленке и сказал:
— Иди сюда.
Регина послушно встала с кресла, грациозно уселась Отарову на колени и обняла его гибкими, тонкими руками за багровую шею.
— Ты моя прелесть, — улыбнулся он и потерся об ее шелковистую щеку. Затем залпом допил коньяк до дна, поставил бокал и сильным движением прижал Регину к себе. — Ты даже не представляешь, как много ты для меня значишь, — с необычной нежностью в голосе произнес Отаров. — А ты? Я что-нибудь значу для тебя?
— Конечно, — проворковала Регина, целуя Отарова в мясистые губы. — Ты — мой единственный мужчина. Ты ведь об этом знаешь.
Отаров расплылся в улыбке, но тут ему на ум пришло что-то нехорошее, и глубокая поперечная морщина прорезалась на его широком лбу. Отаров прищурился:
— А как насчет этого следователя? — спросил он неприятным, подозрительным голосом. — Ему ты говорила то же самое?
Но Регина не рассердилась. Вместо этого она соблазнительно улыбнулась, расстегнула верхние пуговицы на рубашке Отарова, запустила под ткань руку и стала нежно поглаживать его по волосатой груди.
— Даже когда ты несешь полную чушь, — хрипло сказала она, — ты мне все равно нравишься.
В горле у Отарова заклокотало.
— Ты самая соблазнительная баба на земле, — грубо сказал он, запуская правую руку ей под юбку и поглаживая бедро. — И когда-нибудь это тебя погубит.
— Я знаю, — ответила Регина чувственным полушепотом. — Но лучше пусть меня зарежут, чем я умру от старости или болезни. Я сама выбрала эту судьбу.
— Детка, такими разговорами ты накличешь на себя беду, — строго сказал ей Отаров. — И вообще, ты слишком часто говоришь о судьбе. Как сказали бы мои русские партнеры по бизнесу, все это «гнилой базар» и «нездоровая канитель». А судьбы никакой нет. — Отаров сжал левую руку в кулак и тряхнул им в воздухе. — Вот она — судьба! Кто сильнее, тот и судьба. И не только для себя, но и для окружающих. Мы с тобой — сильные, значит, мы сами себе судьба.
— Мне бы твою уверенность, — улыбнулась Регина. — Но я всего лишь женщина. Какой бы коварной и холодной меня ни считали.
— Именно это мне в тебе и нравится, — сказал Отаров, поглаживая бедро Регины. — Вот эта смесь свирепости и слабости. Никогда не знаешь, что ты сделаешь в следующий момент — поцелуешь или укусишь, заплачешь или зарычишь. Это меня заводит. Слушай, а может, я извращенец?
Регина улыбнулась:
— Не без этого.
— И тебе не страшно иметь дело с извращенцем?
— Нисколько. Даже наоборот.
Рука Отарова скользнула выше под юбкой у Регины. Регина прикрыла глаза и закусила губу. Отаров усмехнулся, он хотел поцеловать ее, но тут вдруг лицо его исказилось, словно сведенное судорогой, и он схватился рукой за живот.
Регина недоуменно посмотрела на любовника:
— Что случилось?
— Ч-черт, — простонал Отаров. — Что за… Слезь! — вдруг рявкнул он.
Регина соскочила с его колен. Отаров переместил руку ближе к правому боку и согнулся пополам.
— Да что случилось? — недоумевала Регина. — Что с тобой?
— Болит… — прохрипел Отаров. — Здесь… справа.
— Справа? — Регина присела рядом с Отаровым на корточки и тревожно заглянула ему в лицо. — Ты сказал, что болит справа?
Отаров побледнел, на его широком лбу крупными каплями выступил пот.
— Да, черт возьми, — процедил он сквозь стиснутые зубы.
Регина нахмурилась.
— Это аппендицит, — сказала она. И добавила мягко, с сочувствием в голосе: — Успокойся. Я вызову «скорую».