Да, на скачках, пожалуй, заслуга его — Звездочета. Но вот в стрельбе по мишени — уж тут, конечно, никто не разделит ее успех. Сегодня она пять пуль из десяти послала в самое яблочко. На мишени было нарисовано чудовище со свиной головой в каске и огромными клыками. На рукаве — фашистская свастика. Две пули попали прямо в пятачок, три — пробили каску.

— Молодец, Дмитриева! — похвалил инструктор. — Из тебя выйдет настоящий снайпер. Под стать Николаю Дмитриевичу.

Папа был когда-то замечательным стрелком-спортсменом, у него множество всяких медалей и призов. А самый дорогой — «Бронзовый стрелок» — стоит у папы в кабинете.

Вот обрадуется он!..

Рая издали заметила, что в доме что-то случилось.

Навстречу ей несся Вовка на тележке, запряженной деревянным вздыбившимся конем. Он размахивал деревянной саблей направо и налево.

— Ура-а-а! Бей фашистов! — кричал он и лихо рубил кусты.

— Ты что, сдурел? — окликнула его Рая.

Вовка соскочил с «тачанки», бросился к сестре.

— Рая! Рая! Фашисты на нас напали… Бабушка плачет, боится. А я не боюсь. Я — Чапай.

Не глядя на него, Рая взбежала на веранду.

Стол был накрыт к обеду, и уже разлит борщ, но только тарелка Вовки была пустая, до остальных никто не дотронулся. Стыли на сковороде котлеты. Куда же все подевались?

Вышла бабушка — лицо ее было в слезах.

— Бабуля, что случилось?.. Где мама, папа?

— Ой, беда, внучка! Немец войной пошел на нас… По радио передавали.

— Что ты говоришь, бабушка?! — вскричала Рая.

— Коленька пошел в военкомат…

А мама?

Рая бросилась в дом. Мать стояла у гардероба, перебирала в ящике папино белье. Увидев Раю, она обняла ее, прижала голову к груди.

— Мама, это правда? Правда?

— Да, дочурка… Сегодня ночью они уже бомбили Львов, Киев, Минск…

Все с нетерпением ждали папу. Он вернулся вечером.

— Ну что, Коля? — торопливо спросила мама.

— Завтра перехожу на казарменное положение, а как только сформируется часть — на фронт. — Голос отца был немного напряженным, но в лице никакой растерянности. И весь он выглядел собранно, подтянуто. Увидев приготовленное белье, сказал: — Ничего не надо, прямо тут, на месте, будет полная экипировка — и обмундирование и снаряжение.

Мама ничего не сказала, только глаза ее стали большими-большими и смотрели не на папу, а куда-то вдаль.

Папа аккуратно положил белье снова в ящик и закрыл гардероб. Потом взял мамины руки, поцеловал, тихо сказал: «Крепись!» — и повернулся к Рае:

— Ну, как прошли занятия, дочурка?

Всего лишь несколько часов назад ей так хотелось рассказать отцу, как она сегодня метко стреляла, как ловко прошел все препятствия Звездочет, а сейчас все это казалось таким незначительным.

— Ничего, папа. Как обычно, — сказала она.

Вошла бабушка.

— Коленька, может, чайку приготовить?

— Потом, мама. Сейчас мне надо сходить на завод.

Папа ушел. Бабушка возилась на кухне, вздыхала, охала. Мама шила Вовке панамку, но ее рука с иглой то и дело застывала. А Рая не знала, за что взяться.

— Мама! Я схожу к Светке. Ладно?

— Только, пожалуйста, не надолго.

Уже несколько дней папа находился на казарменном положении. О, как тоскливо без него! А что же будет, когда он уедет на фронт? Мама все время молчит. Бабушка беспрестанно вздыхает, разговаривает сама с собой: «У, вражья сила! Неймется тебе, супостат! В ту войну, в японскую, муж Митя сложил голову. Коленьке-то было всего полгодика. А теперь вот и он под пули идет…»

Рая переносится мысленно в казармы, где проходит сейчас военную подготовку отец. Скоро бабушка испечет оладьи, и Рая понесет их ему. Казармы разместились в школе, как раз в той, где учится Рая.

В шесть часов вечера отец возвращается с учений, а Рая уже ждет его у ворот школы. Папа просит разрешения у командира на минутку задержаться.

— Опять оладьи?! — восклицает он. — Да зачем вы беспокоитесь? Кормят тут нас хорошо. — Но все же берет оладьи, чтобы не обидеть бабушку. — Ну, как вы там? Как мама, Вовка?

— Ничего… — отвечает Рая и смотрит на отца.

Он в зеленой солдатской гимнастерке, в сапогах. На голове — пилотка. Через одно плечо — винтовка, через другое — скатанная шинель. На поясе котелок, фляжка. Рая привыкла видеть его в черном, тщательно отутюженном костюме, в чистой белой сорочке с галстуком: таким он ходил на завод. Но и эта простая солдатская одежда очень идет ему. На других как-то все висит, а на нем сидит аккуратно, точно сшито по заказу.

— Ну, мне пора, дочурка! — говорит он, целует Раю и поспешно уходит, то и дело оглядываясь.