– Я сказал своё мнение, а дальше решать вам.

Пока возвращались в отряд, все молчали – слишком серьёзное дело предстояло совершить. Надо было задействовать весь отряд, притом что шансы взорвать мост были призрачными.

– Может, взорвать мост через Ясельду? Это в пятнадцати километрах от Пинска. Ветка‑то та же, всё равно дорога остановится.

– Думаете, это будет легче? Пинск совсем рядом, и с помощью немцам поторопятся. И, насколько я помню, на карте в этом районе болот нет, стало быть – мост восстановят быстрее.

– Верно мыслишь. К тому же мост там однопролётный.

Теперь уже Корж молчал всю дорогу до отряда, и видно было – он погружён в мысли.

– Вот что, парень. Мы пока будем всё готовить. Ты сейчас здесь не нужен, иди к себе. Но через неделю жду.

– Успеете?

– Должны. Приказ выполнять надо, оправдать доверие партии.

Саша едва не хмыкнул. Хорошо отдавать приказ, сидя в Москве. Для такой серьёзной диверсии нужен подготовленный отряд диверсантов, а не сельские парни, большая часть которых до войны и винтовки‑то в руках не держала, а гранату увидели уже после начала войны. Здесь нужна выучка, тренировка, отличное владение оружием, взаимопонимание и точность во всём. Бойцы в диверсионной группе проходили совместные тренировки, чтобы понимать друг друга с полуслова, жеста, взгляда. И синхронность действий важна – иногда до секунд. Для деревенских же плюс‑минус полчаса – уже точно, и в принципе их винить нельзя. Не то что у селян – у городских жителей наручные часы редкостью были. Но в городе, в присутственных местах – на вокзалах, площадях, во многих учреждениях – висели большие часы, и зачастую рядом – громкоговорители.

Олеся встретила его радостно, как будто он отсутствовал долго, а не два дня.

Всю неделю Саша занимался хозяйством и ни на какие акции не ходил, понимая, что любая случайность может сорвать план диверсии всего отряда. Да и уйти ему предстояло на несколько дней, поэтому дров нарубить надо. Хоть и лето на носу, тепло, а печь топить по‑любому надо – хотя бы еду приготовить. Это не город с газовыми печами, где чиркнул спичкой – и через пять минут чайник закипел. Печь сначала лучиной или бумагой разжечь надо, потом щепочек подложить, затем – сухих поленьев. И только когда печь прогреется, можно что‑то готовить. Словом, времени и усилий уйдёт много.

– Что‑то ты бурную деятельность развил, – пошутила Олеся.

– Руки по домашней работе соскучились, – отшутился Саша.

Не мог же он огорчить девушку, что с диверсионного акта не все живыми возвращаются. Он идёт забрать чью‑то жизнь – пусть и врага, захватчика, и должен быть морально готов к тому, что враг может забрать его жизнь. Таковы законы войны. Лёгких и бескровных побед в ней не бывает. Так пусть Олеся, если такое случится, не поминала его плохим словом. В принципе, жили они в полном согласии, не ссорились. Саша делал всё, что должен был делать в доме мужчина. Война проклятая жить мешала. Разве это нормальная жизнь, когда почти каждый день мужчина уходит из дома воевать, убивать? Мужчина работать должен, созидать. Не зря иногда Саше снились сны, в которых он видел себя в кабине метропоезда, за контроллером, и рельсы навстречу летят. А вот про войну, грязь, кровь, стрельбу снов не было никогда.

К исходу недели он стал собираться. Сложил в сидор все патроны, переоделся в немецкую форму, достал из тайника пулемёт. Вроде бы ничего компрометирующего в избе и дворовых постройках нет.

– Олеся, я на несколько дней ухожу, может – на неделю. Ты проверь избу и сараи – ничего из военной амуниции быть не должно. Я смотрел, но ты свежим взглядом сама проверь. Вдруг полицаи нагрянут – чтобы даже тень подозрения на тебя не упала.

– Ты чего?

– Ты так говоришь, как будто прощаешься, как будто мы не увидимся.

– Глупышка! Я не чай пить к соседям иду или в карты играть. Немец – враг серьёзный, всяко может случиться.

– Да я знаю, просто сердце как‑то ноет, нехорошо мне. Раньше уходил – так ничего.

– Сказала тоже – раньше! По‑моему, ты одно время меня презирала, а может – и ненавидела. Молодой здоровый парень – и не на войне. Наверное, дезертир.

– Дура была слепая! – всхлипывала Олеся.

– Зато сейчас поумнела, и я думаю – привыкла.

– Тогда возвращайся! – Олеся крепко обняла и поцеловала Сашу.

Александр закинул ремень сидора на плечо, на второе взвалил пулемёт, в руку взял коробку с патронной лентой и ушёл, не оглядываясь: долгие проводы – лишние слёзы.

На подступах к лагерю партизан его остановил часовой. Причём пропустил по едва заметной тропинке и щёлкнул сзади затвором.

– Стой, немчура!

– Был бы я немчурой – тебя бы уже в живых не было, – спокойно отреагировал Саша. – Я тебя за сто шагов засёк. Шумишь, как кабан на водопое. Веди меня к Коржу.

– А, так ты минёр? Говорили о тебе ребята.

– Приветствую, Василий Захарович!

– А, минёр‑сапёр! Здравствуй. Пулемётом разжился?

– Должен соответствовать.

– У нас всё готово. И форму нашли, и с гранатами подсуетились – даже дрезину ручную на заброшенном полустанке нашли. Правда – неисправную, но мои хлопцы отремонтировали.