— Давай-ка ты скажешь все это снова и так, чтобы я смогла уловить суть, — попросила Елена.

Данилов сел, с удовольствием втянул в себя воздух, наслаждаясь ароматом свежеприготовленного кофе, помолчал, осторожно сделал первый, совсем крошечный глоток обжигающего напитка и попытался объяснить все более понятно:

— Реанимация — это в какой-то мере ежедневный подвиг, определенная самоотверженность, что ли. Поэтому там меньше равнодушных пофигистов. Немножечко не та обстановка. «Скорая» — это, конечно, идеальный вариант, если у тебя нормальный водитель и нормальный фельдшер. Создается такая уютная среда единомышленников, людей, с которыми интересно делать дело. Физиотерапия тоже может быть интересной, все зависит от отношения… К сожалению, и в поликлинике, и в диспансере физиотерапия находится как бы на заднем плане. О ней вспоминают постольку поскольку, всерьез никто из врачей ею не интересуется, назначили и забыли. Да и вообще, что в поликлинике, что в диспансере по большому счету всем на всех наплевать. Кризис амбулаторной службы.

— Если не всего здравоохранения, — вздохнула Елена. — Ты бы послушал, что врачи из провинции рассказывают.

— Могу себе представить. Вот и получается ощущение, что я нахожусь не на своем месте. Короче говоря — валяю дурака, но за зарплату, и, надо признать, не самую плохую. Неинтересно. Думал даже с кафедрами задружиться, но на таком унылом фоне и к науке не тянет. Только в сон.

— Так в чем же дело?

— Я уже сказал — прыти поубавилось. И нет желания соваться в воду не зная броду. Хотя если так все пойдет и дальше, то я, наверное, свалю, чтобы не стать таким же унылым пнем, как некоторые мои коллеги. Но пока я не нахожусь, как это сейчас модно говорить, «в состоянии активного поиска». Не созрел еще.

— Твоя карьера сделала полный виток по спирали, — пошутила Елена, — ты возвращаешься к тому, с чего начал — к АИРу. [12]

— Как однажды сказал Полянский, «жениться на первой любви — это как спиться с первой же рюмки», — рассмеялся Данилов.

Елена притворно нахмурилась и погрозила ему пальцем:

— Если мне не изменяет память, то когда-то, курсе на четвертом, один романтичный юноша убеждал меня в том, что я его первая любовь!

— Память тебе изменяет. Между словами «первая» и «любовь» было еще и слово «настоящая». А Игорь имел в виду то самое первое романтическое чувство, которое посещает мужчину, когда он…

— Перестает писать в штанишки!

— У каждого свои вехи, — не стал спорить Данилов. — Слушай, а я что, действительно был романтичным юношей?

— Ты всегда был занудой и врединой, просто я по молодости сильно тебя идеализировала.

— Как и положено романтичной девушке, — уколол Данилов. — Кстати, ты не знаешь, почему мы не собирались на десятилетие окончания?

— Потому что всем не до этого. Но на двадцатилетие соберемся точно, — заверила Елена. — К тому времени всех одолеет ностальгия, захочется собраться, похвастаться достижениями и как следует предаться воспоминаниям. Спеть «как хорошо, что все мы здесь», облобызать друг друга и после этого расстаться. Уже навсегда.

— Я не понял, ты против встреч с однокурсниками? — Сам Данилов был не прочь разок встретиться с народом.

— Можешь считать, что против. И не потому, что у меня однокурсников в два раза больше, — по беременности Елена брала академический отпуск и доучивалась уже на другом курсе, годом позже, — а потому, что не вижу в этом никакого смысла. Когда-то мы были такими, потом стали другими, совершенно чужими, и то, что осталось в воспоминаниях, начисто стирается такими вот встречами. Нет уж, я лучше останусь при своей ностальгии, чем буду удивляться тому, что у меня общего со всеми этими скучными дамами и господами. И тому, как меня вообще могло что-то с ними связывать. Жизнь не зря сводит и разводит нас. Вот, например, с Игорем ты поддерживаешь отношения, потому что вам обоим это надо. А Славку Фалалеева ты даже не вспоминаешь.

— Если только по матери, — усмехнулся Данилов.

Славка Фалалаеев был профессорским сыном, а по совместительству — самовлюбленным идиотом и мелким пакостником. На третьем курсе Данилову пришлось провести с ним воспитательную беседу, после которой они не разговаривали друг с другом до окончания учебы.

— Поэтому, если вдруг захочется такой встречи, то лучше устроить ее в узком кругу — я, ты, Полянский… Может, еще человек пять пригласить и приятно провести время. А эти массовые мероприятия — на фиг.

— На фиг так на фиг, — согласился Данилов. — Знаешь, а мне что-то стало интересно, где сейчас Фалалеев? В замминистры еще не вылез?

— Могу удовлетворить твое любопытство. Фалалеев торгует ортопедическими товарами. Имеет сеть из двух магазинчиков — один на ВВЦ, другой где-то на Калужской. Сеть называется «Ортофал».

— Кто бы мог подумать! — ахнул Данилов. — Такой карьерно-ориентированный юноша и вдруг на тебе — торгует стельками и корсетами. А ты откуда про него знаешь?

— Он пытался через меня найти ходы в департамент, хотел стать придворным поставщиком. Обещал озолотить.

— А ты чего?

— Объяснила, что таких связей у меня нет. По сути — послала куда подальше, только мягко, в корректной форме. Он опечалился и ушел, оставив мне визитку. Знаешь, какая у Фалалеева визитка? С его профилем! Золотом по белому.

— Наш петушок всегда был птицей высокого полета. — Данилов представил курносый фалалеевский профиль, тисненный золотом. — Ты бы хоть принесла показать визитку-то.

— Будучи хорошо осведомлена о твоих чувствах к Фалалееву, я просто побоялась это сделать, — призналась Елена. — Вопрос на засыпку можно?