— И что — дают?

— Дают, а куда им деваться? Не дашь — никто оперироваться не станет, и вообще… пациент должен уверенно смотреть в светлое будущее, только тогда у него все пройдет хорошо…

— Что бы ни творилось в медицине, все можно оправдать высшими благородными целями — заботой о благе пациента и так далее, — усмехнулся Данилов. — Очень удобно.

— Тебе это не нравится?

— Совсем не нравится, — нисколько не рисуясь, ответил Данилов. — И никогда не нравилось.

«А уж после того, как я долгое время побыл в роли пациента дурдома — тем более», — концовку Данилов озвучивать не стал.

Пожилая гардеробщица с недоверчиво-въедливым взглядом («Вылитая мисс Марпл!» — подумал Данилов) сказала, что стол регистрации находится в холле на первом этаже, а сама конференция проходит на втором, в большом зале.

— Науку всю развалили, а конференции проводят, — укорила она, как будто Данилов с Саркисяном могли иметь какое-то отношение как к развалу науки, так и к проведению конференций. — Да еще кофе бесплатно наливают.

— Кофе бесплатно не наливают, — возразил ворчунье Саркисян. — Бесплатно только бурду какую-нибудь могут предложить.

— Бурду не бурду, а наливают. — Гардеробщица переключилась на следующего клиента: — Петельку-то укрепить не мешало бы, всего-то два стежка сделать!

— Тебя-то как в физиотерапевты занесло? — спросил Саркисян, когда они поднимались по лестнице.

— Да так, — вдаваться в подробности не было ни времени, ни желания, — подхватило, закружило и занесло.

— Бывает. — Саркисян тактично воздержался от уточнений, хотя по глазам его было видно, что кое-что спросить он хочет.

В большом зале Дома ученых Данилов до этого никогда не был — два или три раза он приходил сюда на концерты, которые проходили в камерном зале. Зал как зал — помпезная люстра, лепнина, светильники на стенах, белый рояль на сцене, ковровые дорожки в проходах.

Свободных мест хватало, даже с избытком.

— Давай сюда! — Саркисян указал на два свободных места в десятом ряду сразу у прохода. — Не близко, не далеко — в самый раз.

— В самый раз, — согласился Данилов, которому было абсолютно все равно где сидеть, поскольку Большой зал был не так уж и велик — мест на пятьсот, не больше.

Кресла оказались удобными, что не могло не радовать.

— Время поболтать у нас есть, — оглядевшись по сторонам, сказал Саркисян. — Никто из светил еще не подтянулся, а без них не начнут. Как дома дела? Я слышал, что Елена уже директор «региона»? [15]

— Да, — ответил Данилов. — И как мне кажется, это не предел.

— Правильно тебе кажется, — согласился Саркисян. — Она умеет.

— Что именно ты имеешь в виду?

— Руководить.

— А что такое «уметь руководить»? Обеспечивать нужные показатели?

— Показатели — это во вторую очередь. Прежде всего надо уметь… — Саркисян призадумался, определяясь с формулировкой, — создавать нормальную рабочую обстановку, наверное. Закручивать гайки в нужную силу, понимать людей… да что мне тебе про твою жену рассказывать, сам все знаешь.

— Какой из нее начальник, я уже забыл, столько времени прошло. — Если Данилов и покривил душой, то чуть-чуть. — Ну, а потом — приятно ведь, когда твою жену хвалят.

— Я тебе честно скажу — лучшего начальника у меня не было и уже не будет! Зато хоть есть что вспомнить.

По тому, каким тоном Саркисян произнес «уже не будет», было ясно, что с теперешним начальством ему повезло не очень, а скорее всего, совсем не повезло.

— Крепись, — приободрил Данилов, — помни, что начальство не всегда право, но оно всегда начальство.

— Я помню, — поморщился Саркисян, — противно только. Особенно когда сверху начинают искать козлов отпущения для того, чтобы спихнуть на них свои собственные ошибки. На «Скорой» привыкаешь отвечать только за свои ошибки.

— Как говорил коллега Бондарь, — в слово «коллега» Данилов вложил всю иронию, на которую только был способен, — заведующий подстанцией никогда не может упороть косяк, потому что ничего не делает.

— Коллега Бондарь был прав. — У Саркисяна, который тоже терпеть не мог Бондаря, иронии было столько же, если не больше. — Это, наверное, единственный случай, когда он был прав. А что касается нашего института, то… — Саркисян оглянулся по сторонам — не слушает ли кто их разговор, и немного понизил голос, — …это гибрид совка с претензиями на современность.

— То же самое можно сказать обо всей нашей медицине.

— Да, конечно, — согласился Саркисян, — разница только в уровне этих претензий. Очереди, теснота и совковое отношение как к пациентам, так и друг к другу не очень-то вяжутся с современностью. О чем вообще можно говорить, если заведующий отделением считает в порядке вещей курить в процедурном кабинете?

— А чем ему собственный кабинет не угодил? — удивился Данилов.

— Там спокойно не покуришь, то и дело кто-то заходит и телефон беспрерывно звонит. Неподходящая обстановка для медитации. А в процедурном у нас еще сестричка Верочка, которую без преувеличения можно сделать символом нашего института, такая она красавица…