* * *

Но разговор с Аней был впереди, а пока еще я спускался по лестнице. И мне предстояла встреча.

Я спустился вниз, в буфет, чтобы посидеть минуту в одиночестве и глотнуть кофе – поставить точку перед тем, как ринуться в шум и толчею метро. Была и та мысль, что, возможно, я вообще в этот старый дом никогда больше не попаду. В холле (я пересек его пустоту) не было ни души. Величественные старцы разбрелись кто куда, – бо€льшая их часть засела в зале, чтобы повторно смотреть фильм о своей молодости. Почти нетронутый стоял их стол. И возвышались три громадных оранжевых холма – апельсины.

Я спустился в буфет и взял, что хотел, – чашечку кофе. А этот человек со своей чашечкой уже сидел. Поодаль за столиком.

И вот – такая отчетливая врезка в памяти – этот человек встает и, держа свою чашечку на весу и заранее улыбаясь (дескать, не будет ли навязчиво?), не спеша переходит за мой столик.

– Можно?

– Конечно.

Он еще раз улыбнулся. И спросил:

– Скажите, вы специально пришли сюда сегодня?.. Или случайно?

– Случайно.

– На самом деле случайно?

– На самом деле.

– А-а-а, – протянул он, в голосе послышалось разочарование.

Возникла пауза. Или, лучше сказать, пауза несоответствия. Его улыбка и его разговорчивость исчезли – было ясно, что он не нашел за моим столиком, что искал. И потому смолк. А я тоже молчал и даже не знал, что бы ему такое сказать, чтобы впопад. Некоторое время мы оба только о том и думали, что лучше б ему ко мне не пересаживаться.

– Н-да, – высказался наконец он.

Я даже не попытался поддержать эту глубокую мысль – глотал понемногу кофе, вот и все.

Потом он все же спросил:

– Вы Старохатова Павла Леонидовича знаете?

– Знаю.

– Каким образом?

– Я его бывший слушатель.

– Учились в Мастерской?

– Да.

И тут он улыбнулся. Он просиял. Он покрылся краской. Он нашел, что искал.

– А почему же вы говорите, что пришли сюда случайно?

– Я пришел случайно.

Он хитро улыбнулся и плюс подмигнул:

– Бросьте! Вы пришли специально – вы пришли на его юбилей!

– Вовсе нет.

– Не верю. – Он смеялся, по-доброму смеялся.

Потом он набрал побольше воздуху в легкие, потому что только так он и мог эти слова сказать:

– А вот я пришел не случайно. Я пришел на его юбилей. Я пришел за него порадоваться. И ничуть этого не стесняюсь.

Уже можно было предвидеть, что вот-вот и начнется некое затяжное повествование. Если уходить, то немедленно. Но я упустил свою секунду. Он уже заговорил:

– Вообще-то я скромный и тихий инженер в скромном и тихом КБ. Черчу помаленьку. В этом и вся наша работа. Мы обыкновенные проектировщики….

Начало было как начало. Пока вдруг не выполз на свет весь этот печальный рассказ – с тремя смертями в прологе. Рассказ Тихого Инженера, как я окрестил позже. Несчастье случилось в его жизни десять лет назад. Умерла жена. Умер годовалый ребенок. Умерла мать. Они не отравились грибами. Просто оно так совпало – одно к одному, не без помощи гриппа, который в ту весну разгулялся и у которого был даже свой международный индекс. Три смерти.

Инженер очень любил мать. Очень любил ребенка. Но особенно, как это бывает с тихими инженерами, он любил жену. И день за днем убивался в опустевшей квартире. Ходил взад-вперед. И однажды, когда ему стало невмоготу ходить взад-вперед, он сел за стол и написал о своем горе. О жене. Только о ней. (Трагическая история превращалась постепенно в историю романтическую.) Инженер был потрясен ее смертью. Он хотел, чтобы его любовь к жене увековечилась. Чтобы жена и любовь к ней остались, как остается все лучшее. Чтобы об этом знали и через сто, например, лет. И через триста. Короче: конкурент Петрарки страстно захотел опубликоваться.

– …Я, видимо, был тогда больной.

– Понятно, – кивнул я.

– Я был как больной. Как помешавшийся… Сейчас бы мне и в голову не пришло ни сочинять, ни публиковаться.

– Что же это было? Стихи? Рассказ? Повесть?

– Повесть. – Он виновато улыбнулся: дескать, вы уж мне поверьте, сел и написал повесть.

Я верил; почему не верить? Но одновременно меня не покидало ощущение, что эту интонацию я уже где-то слышал.

– Понятно, – кивал я. – Понятно.

– А дальше…

Тут я его перебил. Не без игры и не без некоторой рисовки я подхватил рассказ сам:

– А дальше было так – публиковать вас никто не хотел. Ваша повесть кочевала из одного журнала в другой. В конце концов попала на киностудию. Но на киностудии ставить фильм по вашим трогательным воспоминаниям тоже никто не хотел – так?

– Так.

– И тут на вас случайно наткнулся Граф. Именно Граф, оценив вашу повесть, помог вам в трудную минуту…

– Граф?

– Старохатов. Это его прозвище.