И, самое смешное, даже если бы он очень захотел сейчас привести бабу в постель, то вряд ли сумел бы это сделать — за годы жизни с Катей он как-то вообще отвык от мысли, что по улицам ходят женщины, которых можно запросто затащить в койку. У него и прежде не появлялась такая нужда. Катя вполне удовлетворяла его нечасто возникавшие желания. Спокойная от природы и, как он был уверен, от природы же безразличная к сексу, она не возражала, когда он лез к ней и, преодолевая несильное сопротивление, упрямо раздвигал ее изумительные ноги, а затем размеренно, без спешки, приступал к делу. Но, уже изливаясь в судорогах и с трудом сдерживая желание как-то разбудить, что ли, ее, сделать ей горячо, больно, хоть один раз заставить кричать, выть, стонать от страсти, он натыкался на ее какой-то посторонний, будто изучающий его взгляд. И все заканчивалось обыденно и просто. Он благодарно обцеловывал ее мягкие губы и отворачивался, тяжело и прерывисто дыша, а она шла в ванную комнату, под душ. И в этом вся страсть? Да не было у них никакой взаимной страсти, значит, нечего и думать об этом. Но взаимная любовь, как ему казалось, все-таки была. Или он принимал за нее их взаимное уважение? А что же тогда Игорь? Он-то чем взял?!

Нет, думать об этом сейчас было безумно больно и… стыдно.

Наутро он проснулся другим человеком. Видно, успокоился, переборол в себе и злость, и апатию и был готов к новой жизни, к новым действиям.

Первое, что надо было сделать — это съездить в Перловку, на дачу.

Эта дача принадлежала покойным родителям Кати и по наследству перешла к ней, об этом всегда помнил Николай Анисимович и не претендовал на «официальное» владение этим довольно-таки ветхим жилищем. Но он никак не ожидал, что Катя поступит по-своему, даже не посоветовавшись с ним.

Чужие люди, точнее, неизвестная пожилая женщина, которая открыла ему дверь дачи и с удивлением посмотрела на незнакомца, скоро поняла, что имеет дело с мужем бывшей хозяйки. Да, год назад она с мужем купила этот домик у Екатерины Юрьевны, и претензии ее бывшего супруга кажутся ей сегодня неуместными. Но она тут же узнала, что никаких претензий нет, а есть обыкновенная человеческая просьба.

Там, в сарае, остались некоторые вещи, которые принадлежат ему, Николаю Анисимовичу. Никакой ценности они собой не представляют, это обыкновенная папка с бумагами, некоторыми документами, которые он просто оставил здесь. И если новая хозяйка не возражает, он хотел бы забрать эти бумаги, а кроме них, он больше совершенно ни на что не претендует, готов даже расписку дать. Но этого уже не потребовалось, вполне приличная внешность Савина располагала к себе, и хозяйка поняла, что имеет дело с порядочным человеком.

Видя, что опасности никакой нет, женщина разрешила Савину забрать свои бумажки, сама же и сарайчик открыла, чтобы присмотреть за гостем. Тот быстро раскидал старый инструмент, сваленный в углу сарайчика, расчистил место, потом разгреб верхний слой земли, открыл железную крышку ящика, закопанного в земле, и достал оттуда толстую черную папку, перетянутую несколькими резинками. Бережно прижав папку к груди, Савин даже глаза на миг прикрыл оттого, что ничего не пропало. Как они тут ни искали, ничего найти не сумели. Патроны, мерзавцы, «нашли» какие-то, которые сами же и подбросили. Значит, наверняка толком ничего и не искали, установки определенной у них не было, вот они и сами не знали, что им надо.

С этой папкой, даже толком не попрощавшись с хозяйкой, которая с удивлением наблюдала за странным человеком, о коем она, в сущности, ничего не знала, Савин ушел обратно на железнодорожную станцию. И уже по пути сообразил, что выглядит нелепо с этой пыльной папкой, прижатой к груди. Он сунул ее в целлофановый пакет, который прихватил из дому — из тех, что ему вручили накануне в универсаме, куда он приходил за покупками. Вот так он выглядел обыкновенным человеком с продуктовым пакетом в руке.

В электричке он едва справился с одолевавшим его желанием поскорее снять резинки и залезть в папку, чтобы найти, увидеть, удостовериться, черт побери, что все в порядке, что те странички сохранились.

Но уже на подъезде к Москве он вдруг решил, что совершает крупную ошибку.

Ведь безвозвратно покинувших то ведомство, которому он отдал практически всю свою сознательную жизнь, не бывает, это всем известно. И если безвозвратно, то только на тот свет. Значит, не исключена возможность, что даже теперь за ним продолжают следить. Что-то такое, кажется, говорил ему и кто-то из ребят, не то Андрюша, не то Гена. Надо быть предельно осторожным, особенно теперь, когда со дня на день должна начаться уже совершенно конкретная подготовка к проведению в жизнь его замечательного плана. А еще это означает, что держать у себя дома эти материалы — почти безумство: даже толком спрятать негде.

Потом он вспомнил, как Андрей рассказывал на зоне, что у него в Подмосковье, в том доме, где он живет, на чердаке, куда никто не ходит, оборудована тайная лаборатория. Вот где самое место находиться этим материалам. Злобину, несмотря на его «горючий» темперамент, можно верить.

И Савин из ближайшего же телефона-автомата при Ярославском вокзале позвонил Злобину, в Мытищи. Тот оказался дома. И они быстро договорились срочно встретиться в Мытищах же, на вокзале.

И снова электричка, в обратную сторону. Жаль, сразу не подумал, можно было и не ехать в Москву.

Савин решил теперь соединить, как говорится, приятное с полезным. Не только найти хорошее убежище для своих документов, но и немного разобраться в них, достать нужные, а остальные спрятать подальше. А кроме того, Андрей же обещал помочь с устройством на работу. Вот, и этот вопрос надо обсудить.

Они еще не встречались после выхода из колонии и теперь смотрели друг на друга так, будто век не виделись. И, странное дело, Савину показалось, будто он действительно соскучился по своему соседу по нарам и постоянному собеседнику.