– Руки не подаю, – предупредил он, – краска!

Турецкий сразу же понял, что уже видел его в городе, точнее, в ресторане при гостинице, Васильков-ский пил водку крошечными дозами и закусывал черной икрой. В общем, Турецким ни тогда, ни теперь не владело чувство, что перед ним – маг.

Кроме небольшой квартиры с подсобными помещениями Васильковский занимал еще две просторные кладовые: нижняя использовалась им для пластики, а верхняя – для живописи. Пол был выложен кирпичами в форме сот, стены, выкрашенные желтой краской, подпирали дубовые балки. По потолку тянулись почерневшие от времени ребра дубовых перекрытий. Должно быть, здесь хорошо работалось: в этих древних стенах, хранивших атмосферу прошлого, будто остановилось время.

Сначала Турецкий вместе с хозяином внизу рассматривали старые эскизы, потом поднялись наверх. Среди огромного числа стоявших там картин Турецкому запомнились портреты губернатора, мэра и руководителя УВД области, выполненные в кубической манере. Турецкий сказал, что не против их купить.

– Почему? – спросил художник. – Что вам показалось интересным?

– Если в них долго всматриваться, они начинают играть красными и желтыми тонами.

– Так их же тут нет, – заметил Васильковский.

– В том-то и дело.

– Ну вы даете! – обрадовался художник. – Хотите выпить?

Турецкий не без сожаления покачал головой и согласился на минеральную воду.

– Знаете предание о «Тайной вечере» Леонардо? – сказал Васильковский протягивая ему стакан с водой и наливая себе коньяк. – Художник не мог ее кончить из-за портрета Иуды. Однажды на рынке он встретил человека, чье лицо выражало точно то самое, что он так долго искал. Он привел его к себе в мастерскую, посадил на стул, поскорее приступил к работе, но, взглянув на нового натурщика, увидел, что тот плачет. «Когда я сидел здесь прежде, – объяснил он, – вы писали с меня Иисуса».

Турецкий с удовольствием расхохотался.

В общем, все было ясно. Ушлый ремесленник (может, и неплохой и вполне даже мастеровитый, кто его знает) штампует портреты сильных мира сего, потом организует выставки, на которых эти портреты раскупают местные бизнесмены и все те, кто от упомянутого начальства не на шутку зависит. Схема известная. Что ж, каждый зарабатывает, как может.

Глядя на портрет губернатора, они поболтали о живописной технике. Турецкий, не владея вопросом, нес совершенную ахинею, говорил первое, что придет в голову, и с удивлением отмечал, что это находит понимание и живейший отклик у художника. Потом Турецкий сообразил, что Васильковский просто слушает только самого себя, видимо, это был настоящий художник.

– Чему вы улыбаетесь? – спросил вдруг настоящий художник.

Турецкий улыбнулся, когда увидел, какой коньяк пьет Васильковский – «Ахтамар». Улыбнулся, потому что вспомнил, как когда-то, отдыхая в одном южном городе, он подружился с хозяином местной шашлычной, у которого среди прочего ассортимента был отличный «Ахтамар». В России-то его, настоящего, в то время было не достать. Турецкий действительно отдыхал, вел непривычно здоровый образ жизни, не пил, так что только наблюдал, как хозяин потчует своих клиентов чудодейственным напитком изо дня в день. Изучил, казалось бы, эту процедуру вдоль и поперек. Уж так шпионил, тоньше не бывает. Знал наизусть, из какого ящика коньяк получше, из какого похуже. Когда отдых подошел к концу, Турецкий решил, что не век ему монахом жить, вытащил последние деньги и купил целый ящик этого самого коньяка – с собой, в Москву. Пригодится ведь. Сам выбирал каждую бутылку. А в последний день, познакомившись с хорошенькой женщиной, захотел ее угостить, не удержался и решил тоже выпить. Но в бутылке оказался чай! Разгневанный Турецкий побежал разбираться к шашлычнику: как же ты посмел так обмануть?! Реакция хозяина заведения была примечательной – он очень обиделся: «Это вы меня обманули, – сказал шашлычник. – Сказали, пить будете в Москве, а сами вон что?!» Правда, повозмущался, но все же заменил чай на коньяк…

– Чему я улыбаюсь? – переспросил Александр Борисович. – Нашему президенту.

Васильковский аккуратно допил коньяк. Потом опустил драпировку, закрывавшую портреты перед тем, как он показывал их Турецкому, и лишь потом позволил себе немного выкатить глаза.

– Вот так переход!

– Никакой это не переход, – возразил Турецкий, отметив про себя его выдержку. – Власть разлита в воздухе, как пары вашего чудесного алкоголя. Она может и не думать о нас, но мы-то о ней ни на секунду не забываем.

Васильковский выкатил глаза еще больше.

– Действительно? Не наоборот?

– А то! Но на самом деле я слукавил. Я думал не о президенте…

– Вот видите! – Васильковский погрозил Турецкому пальцем в пятнах краски. И налил себе еще выпить.

– Не о президенте, а о его ежегодном Послании Федеральному собранию.

– Вот те раз, – заскучал художник.

– Да-да, – подтвердил «издатель». – Суть речи президента в том, что сегодня – низкий уровень доверия граждан к отдельным институтам власти и крупному бизнесу. И понятно почему. С переменами начала девяностых были связаны большие надежды миллионов людей, так? Однако ни власть, ни бизнес не оправдали этих надежд. Более того, некоторые представители этих сообществ, пренебрегая нормами закона и нравственности, перешли к беспрецедентному в истории нашей страны личному обогащению за счет большинства граждан. Так сказал президент, – уточнил Турецкий. – Конец цитаты.

– Это действительно цитата?

– Почти. Но смысл точен. И он прав на девяносто процентов. Никто не верит ни власти, ни представителям бизнеса… На девяносто процентов.

– А десять вы куда отводите?

– Творческим людям. Вот как раз нам с вами.

– Но вы-то, скорее, принадлежите к бизнесменам.

Турецкий почесал затылок и не согласился.

– Это видимость. Издательский бизнес – предприятие, как правило, заведомо убыточное.

– Зачем же оно вам надо?