Шрифт:
— Я думал, у вас где-нибудь вертолет припасен на такой случай, — не выдержал Ляпин.
— Я вам что, Джеймс Бонд? Между прочим, мы уже крепко влипли. Так еще день-два, и будет вам вертолет. Много вертолетов.
— Здорово. А впрочем, мне все равно.
— И телефон сел… — Турецкий попытался осмотреться, но везде было одно и то же. Он искоса посмотрел на Ляпина: тому было явно не все равно, но он все еще продолжал держаться уверенно.
— Нам надо на юг, это я точно знаю. Тогда рано или поздно окажемся на шоссе.
— Но где он, ваш юг? Куда двигаться?
— Сначала поищем мох, — предложил Ляпин. — Мох — самое надежное дело, мох предпочитает расти там, где темно, холодно и сыро. Стволы деревьев обычно зарастают мхом с северной стороны, потому что там бывает мало солнца.
Турецкий хмыкнул, следя за его тщетными усилиями: в густом лесу, сыром и темном, стволы деревьев заросли мхом со всех сторон.
Ляпин почесал голову, потом вспомнил что-то еще. Посмотрел на небо.
— Видите облака? Постарайся определить направление их движения. Обычно они переносят осадки с запада на восток.
От ученого со всеми его фундаментальными познаниями было мало проку.
— Ни черта это не значит, — вздохнул Турецкий. — В Москве вчера тучи гоняли по случаю какого-то события на Манежной площади. Так что сейчас они могут двигаться как угодно. Сделаем вот что…
Турецкий выломал палочку. Достал спичечный коробок и отмерил 75 сантиметров. Воткнул палочку в землю. Потом снял с руки внушительные «сейко».
— Смотрите, кандидат наук. В Северном полушарии часы надо положить так, чтобы часовая стрелка была параллельна тени от палочки. В Южном направление тени должно совпадать с линией, идущей от цифры шесть к цифре двенадцать.
— Мы вроде в Северном полушарии, — не совсем уверенно сообщил ученый.
Турецкий хмыкнул, положил часы на землю так, чтобы часовая стрелка была параллельна тени, которую отбрасывал шест. Потом нашел точку на циферблате, лежащую посередине между часовой стрелкой и цифрой 2.
— Представим себе луч, идущий из найденной точки через центр циферблата, он направлен с севера на юг. Наш юг там, где солнце.
Сорок минут спустя они выбрались на пыльное шоссе и еще через четверть часа остановили попутную машину. Это был разбитый «Запорожец» неизвестного цвета.
— Отец, к трактиру отвези, — попросил Турецкий мужчину с седой щетиной.
— Сам ты отец, — ответил тот неожиданно тонким голосом. И вдруг заинтересовался, внимательно рассматривая двух мужчин. — Цивильные такие все из себя… А это не ваша тачила возле трактира дедешинс-кого болтается? Тогда садитесь живей. А то ее деревенские уже на запчасти разбирать начали.
— Что?! — взвыл Турецкий.
Машина была цела, только скрутили «дворники» и зеркальце заднего вида, а может, Турецкий просто вовремя приехал. Правда, еще на левом боку «Волги» появилась глубокая продольная царапина и надпись (слава богу, краской):
«Пацаны, это не мент, это реально нормальный мужик!»
Ляпин захихикал, но ничего не сказал. Турецкий вернулся обратно в Лемеж и надежду отечественной науки захватил с собой, куда ж его денешь.
Потом, не мешкая, отправился на квартиру к Лавочкиной.
Вероника впустила его безо всякого удивления. Ждала? Вот уж вряд ли. На ней были старые застиранные джинсы и некоторое подобие футболки. Турецкий придал себе максимально официальный вид и дальше прихожей заходить не стал.
— Вероника, верните, пожалуйста, страницы из дневника Белова.
Вероника молчала, глядела на него чистым взглядом, в котором можно было прочитать что угодно.
Турецкий чувствовал себя не очень, но знал, что на этот раз не ошибается.
— В шестидесятичетырехстраничной тетрадке было пятьдесят шесть страниц.
— Ну и что?
— Где остальные?
— Спросите у хозяина.
— Хозяин мертв.
— Тогда спросите у того, кто их вырвал.
— Вот я это и делаю.
И тут она вспыхнула. Рыжие умеют здорово краснеть.
— Вы считаете, это я?
— Я просто знаю.
— Да почему вы так решили?!
— Знаю, — повторил Турецкий.
Вероника хотела что-то сказать, но прикусила язычок. Турецкий решил ей помочь.
— А может, я просто видел? Может быть, у дома Белова была оборудована камера слежения?
— Не было там никакой камеры.
— Вы так уверены?
Она снова хотела быстро ответить и снова поняла, что сделать так — расписаться в предметном знании личной жизни Белова. А это делать нельзя. Или можно?