– Послушайте, ведь заказчик забирал их там же, где и делал заказ, – в офисе в Париже? – переспросил Турецкий.

– Да, разумеется.

– Значит, заказчика видел тот, кто выдавал ему заказ? Служащий, с которым мы сегодня разговаривали? – снова спросил Турецкий.

– Или его сменщик, – через переводчицу ответил Делижар. – Зато вы узнали фамилию заказчика: Сомов. Это то, что вам надо?

Дальнейшие расспросы меньше интересовали Турецкого. Ему не терпелось снова оказаться в головном офисе фирмы. Но Делижар вел расспросы неторопливо, обстоятельно и выудил из старика мастера даты сдачи всех заказов и один помятый, случайно сохранившийся рисунок с эскизом диадемы из последнего заказа.

– Мастер говорит, что с диадемой пришлось помучиться, никак не удавалось придать ей нужную форму и привести в соответствие с камнями, – переводила Ольга. – Он говорит, что этот рисунок ему больше не нужен. Можете взять его себе. Он не очень доволен этой работой. Он говорит буквально: «Русским нравится утомительная роскошь».

Старик в кожаном фартуке во время беседы рассматривал Турецкого с живым интересом, подозревая в нем того самого Сомоффа – любителя «утомительной роскоши».

Они едва успели перехватить парня, ведавшего заказами, на его рабочем месте – офис фирмы Картье закрывался через пять минут. Парень попытался возмутиться тем, что его принуждают остаться сверхурочно, но Делижар резко пресек попытку саботажа и заставил служащего вернуться за его стол.

– Сомофф, Сомофф, – повторял парень, делая ударение на последнем слоге.

Его пальцы быстро бегали по клавиатуре компьютера. Делижар подсказывал ему даты, когда готовое изделие было передано из мастерской в офис фирмы. Заказчик мог обратиться за ним через пару дней.

– Нашел, – флегматично сообщил служащий.

Турецкий посмотрел на запись. Таинственный Сомов оказался все-таки Игорем.

– Вы лично отдавали ему заказ? – спросил Турецкий.

– Разве это возможно запомнить? – удивился служащий. – Это было почти два года назад!

– Год, – поправил Турецкий.

– Ну и что? – ответил служащий. – Я не запоминаю лиц клиентов.

Турецкий продемонстрировал свой последний козырь – фотографию сына Разумовского. Фамилия могла быть подложной, но физиономия…

– Нет, это бесполезно, уверяю вас, – отрицательно покачал головой сотрудник, из вежливости посмотрев на снимок. – Я не помню! Может быть, этот человек был здесь, может быть, не был. Не помню!

Взгляд его говорил: ну не убьете же вы меня за то, что у меня плохая память!

И был прав.

На прощание Делижар пожал Турецкому руку и отделался парой общих фраз: «было приятно с вами работать», «примите искренние уверения», «приветы и наилучшие пожелания генералу Меркулову» и т. п. С Ольгой комиссар прощался менее официально и даже о чем-то ее спросил, задержав ее руку в своей руке. По тону беседы Турецкий заподозрил, что комиссар отвешивает адвокатше галантные комплименты. Это его почему-то задело.

«Ну, француз!» – приблизительно так подумал Турецкий.

Приблизительно, потому что родившееся моментальное ощущение не успело оформиться в словах. Комиссар выпустил руку Ольги, поймал такси и укатил в неизвестном направлении.

– О чем вы шептались? – не без ревности в голосе спросил Турецкий, когда они уже сели в машину.

– Комиссар просил меня узнать в вашей гостинице, что случилось с его записками, – просто объяснила Ольга.

«Да? – раздался внутри „важняка“ ехидный голос. – И на это потребовалось столько времени?»

С другой стороны, Турецкий обрадовался: Ольга едет вместе с ним. А он-то боялся, что этот последний вечер в Париже проведет, как сыч, один в своей комнате, кое-как объясняясь по-английски с горничной, которая зайдет спросить, спустится ли гость к ужину.

Эта гостиница была на самом деле семейным пансионом, расположенным в особняке прошлого века, стоящем в саду (сильно прореженном, чтобы расширить асфальтированный проезд к гаражу). На первом этаже, в холле под кабаньими и оленьими головами, находилась конторка портье. Дверь направо вела в ресторан, украшением которого служил камин, явно не относящийся к той же исторической эпохе, что остальной дом, а словно вышедший из сказок Шарля Перро. Его вместительное жерло походило на те старинные очаги в замках людоедов или разбойников, в которых на вертеле жарился целиком дикий кабан.

Ольга подошла к портье и принялась о чем-то с ним щебетать. В это время Турецкий размышлял, как бы потактичнее пригласить ее поужинать вместе, чтобы это не выглядело как намек на что-то личное, но одновременно не носило характер «делового ужина».

– Странная история, – сказала Ольга, возвратившись. – Портье утверждает, что ваши записки стащили.

– Как «стащили»?

– Портье в шоке. Здесь никогда не случалось ничего подобного. Не оглядывайтесь, пожалуйста, но сейчас он смотрит на вас, как на воплощенного Джеймса Бонда. Или еще не знаю, на кого… Они всегда пишут записки и выставляют под стекло на конторке, чтобы постояльцы сами могли забрать. А если постоялец у себя в номере, то портье просит горничную отнести записку в номер.