Шрифт:
Когда я слышу очередную историю про лису, обернувшуюся юной девушкой, чтобы обольстить какого-нибудь убогого брадобрея, я не верю в это даже не потому, что сомневаюсь в существовании сверхъестественного. В конце концов естественный порядок вещей кажется мне таким великим чудом, что любое сверхъестественное событие мало что к нему добавляет. Рассказы про оборотней неубедительны по причине крайней нелепости и ничтожности приписываемых им действий. Ознакомившись с ними, ни один судья не смог бы вынести никакого решения: он почувствовал бы необходимость непременно выслушать ту сторону.
Взять ту же лису, способную превращаться в прекрасную женщину. Речь идет о существе, которое использует трамплин перевоплощения, меняет стихии существования, проживая десятки и сотни жизней, пока некий перекупщик рыбы тянет лямку своего едва тлеющего бытия. Я почему-то думаю, что отталкивание от трамплина перевоплощения по своей чувственной интенсивности превосходит возможности самых изощренных любовных утех. Спрашивается, и зачем же этот злосчастный перекупщик лисице всех лисиц и женщине всех женщин? Пожалуй, легче представить себе могущественного наместника, который целыми днями следит за паланкинщиком, чтобы стянуть у него мелкую монетку… Подозреваю, что и у призраков есть цели поважнее, чем довести до икоты подгулявшего торговца редькой.
Уместно также предположить, что люди образованные значительно реже имеют дело с оборотнями не в силу своей образованности, а по причине большей скромности, которую дает воспитание. Им свойственно все же сомневаться насчет притягательности своей персоны для нашествия потусторонних сил.
39. Забота о царстве
В эпоху Сун конфуцианское воспитание наследников престола уже вошло в обычай. Однако властитель Цзян Милостивый, отличавшийся оригинальным умом и свободой нравов, обучение лишь одного из сыновей доверил последователям Конфуция, другой же сын прошел традиционное обучение в даосском храме под руководством самого Гун Ли.
По прошествии времени Цзян решил устроить своим сыновьям проверку знаний, задав им традиционный вопрос, в чем первопричина смут в Поднебесной и возможно ли избежать раздора с помощью искусного управления?
Принц, воспитанный в духе Конфуция, столь же традиционно ответил следующее.
Слишком мало людей в Поднебесной, которых волнует благополучие государства. И слишком много тех, кому нет дела до Поднебесной. Соответственно, искусство управления состоит в том, чтобы приумножить число воспринимающих невзгоды империи как свои личные проблемы и преуменьшить число тех подданных, которые способны говорить с государством лишь на языке хитрости и обмана. Сделать это насильственно невозможно, поэтому искусство управления неотделимо от искусства воспитания, оно требует терпения и самообладания.
Брат принца высказал иное мнение: искусство управления не в том, чтобы убеждать словами, а в том, чтобы подражать природе. Сплетения слов препятствуют естественному ходу вещей, и хотя человеческое существо само возникает из подобного рода препятствий, путь Дао позволяет обходить препятствия и всякий раз после отклонений восстанавливать естественный ход вещей. В этом и состоит искусство управления государством, и оно ничем не отличается от внимательного следования велениям природы.
ТРЕБУЕТСЯ решить, какой из ответов дает преимущественное право на престолонаследие и почему.
Преимущественное право престолонаследия определяется не разумностью речей, а законом – тогда власть с самого начала будет окружена благоговением, которое останется лишь надлежащим образом использовать. То есть применить искусство управления.
Само это выражение – «применить искусство управления» в чем-то похоже на применение алмаза. Один резчик воспользуется алмазным острием более искусно, другой, возможно, менее. Но если в их распоряжении не будет самого алмаза, искусство его применения окажется бесполезным. Неоспоримость права на трон, принадлежащая Сыну Неба, – вот что такое алмаз. Умение добиваться наилучшего блеска граней – вот что такое искусство его применения.
Разумность речей, ясное дело, не повредит, она способна добавить сияния к сиятельному блеску, – но лишь если таковой имеется. И нет большой беды в том, что один из принцев следует книге «Луньюй», а другой – «Дао дэ цзин»; неоспоримость права на власть поможет истолковать их слова в правильном смысле, к выгоде всей Поднебесной. Отсутствие же такого права неизбежно даст повод для неверного истолкования и разумных речей, и самых благих намерений. Сотни варварских вторжений не смогли сокрушить империю, но если бы каждый ее подданный хотя бы допустил мысль, что при случае императором может стать и он, ничто не спасло бы устои Поднебесной.
Лучший совет, какой только можно дать властителю Цзяну, – продолжить обучение своих сыновей. Ибо в деле приобретения знаний опаснее всего произвольные остановки, когда познающий, оторвавшись от прежней, по-своему надежной опоры, еще не обрел новую.
Вот первый принц, следуя не столько самому Конфуцию, сколько его самозваным последователям почему-то полагает, что озабоченность простолюдина государственными делами пойдет на пользу как простолюдину, так и государственным делам. Конфуций вовсе так не думал, дух его учения совершенно иной. Вполне довольно того, что благородный муж уделяет время общему ходу дел в Поднебесной. Простолюдину же достаточно своих дел, пусть он и делает их исправно – он тем самым принесет пользу себе, а заодно и Поднебесной. Так же как избыток праздношатающихся не способствует спокойствию в городе, избыток праздномыслящих не способствует процветанию государства.