— Перестаньте вырываться, — казалось, у него за­плетается язык.

У Дженны промелькнула мысль о том, сколько по­рций бренди принял Ален, чтобы исцелиться от раз­дражения.

— Пустите меня, Ален, — приказала она решитель­но, пытаясь совладать с отчаянной дрожью, но этот приказ не произвел на Алена ни малейшего впечатле­ния.

— Я отпущу вас, когда успокоюсь, — глухо про­бормотал он. — Я не причиню вам вреда, cherie. — Он взглянул на нее сверху вниз и расплылся в злорад­ной улыбке. — По крайней мере, постараюсь.

Прежде чем Дженна успела пошевелиться, Ален впился ей в губы и прижал ее к себе так крепко, что она задохнулась. Он грубо стискивал ее в объятиях, поцелуй его вызывал чувство опустошения. Когда он завладел ее губами, Дженна смутно ощутила, что от его прежнего гнева почти не осталось и следа, что это всего лишь проявление чувственности — несомненно, вызванное тем, что он лишился вечера в обществе Клодины.

Дженна тревожно вскрикнула, и Ален привлек ее к плечу, проводя ладонью по шее. Она ощущала, как его пальцы движутся по гладкой коже, словно задавая тихие вопросы и ожидая ответов, задерживаясь на пульсирующих жилках и оценивая ее чувства. Очевид­но, то, что обнаружил Ален, порадовало его, ибо губы смягчились, а ладонь проникла под волосы и нежно охватила затылок.

Если бы их губы разомкнулись, Дженна смогла бы прийти в себя и начать сопротивляться, но Ален не отстранился. Он дразнил языком ее губы, пока они не приоткрылись беспомощно, впуская его в глубину рта. Их языки соприкоснулись, и обжигающее возбуждение заставило Дженну прижаться ближе к Алену.

Ален почувствовал, что Дженна сдалась на его ми­лость, и снова провел ладонью по ее шее, поглаживая длинными пальцами, потом опустил руку ниже и про­сунул ее под ворот халата и тонкую ночную рубашку, к нежной округлой груди. Даже теперь, ощущая его губы, Дженна залилась румянцем. Она понимала, за­чем это понадобилось Алену, и помнила, что такого интимного прикосновения не испытывала еще никогда в жизни. Она сгорала от стыда, чувствуя, как грудь напрягается под его испытующими пальцами, но не могла высвободиться. Его прикосновение было словно наркотик или пучина, и Дженне казалось, что она по­гружается в нее все глубже.

— Тише, cherie. — Ален поднял ее, и Дженна ус­лышала собственный перепуганный шепот. Ален при­жал ее голову к плечу, заглушая ее голос. Даже вынося ее из освещенной кухни, он не прекращал поцелуя, и Дженна изумилась, когда обнаружила, что стоит в соб­ственной комнате. Она не помнила, как Ален поднял­ся по лестнице, — она чувствовала только то, что за­ставлял ее чувствовать Ален.

Дженна пошатнулась, и Ален подхватил ее, снял с нее халат и уложил в постель. Он склонился, целуя ее, и, прежде чем Дженна успела опомниться, укрыл ее одеялом и вышел, притворив за собой дверь и спуска­ясь по лестнице так же тихо, как поднялся. Дженна лежала, широко раскрыв глаза и содрогаясь всем те­лом. Он требовал подчинения, и она охотно покори­лась ему.

Уткнувшись горящим лицом в подушки, она попы­талась сдержать торопливо бьющееся сердце. Внизу слышались шаги Алена: он выключил свет на кухне, запер двери. В какой-то безумный миг Дженна реши­ла, что он вернется к ней. Когда же Ален прошел мимо ее комнаты в свою, Дженну вновь затрясло — от стыда и разочарования. Ален оказался прав, наме­кая на ее чувственность, о которой Дженна даже не подозревала.

Глин никогда не возбуждал в ней подобных чувств — впрочем, он, быть может, просто робел. В глубине души Дженна понимала, что оттолкнула бы его при первой попытке. Она взглянула в окно на освещенное луной небо. Какой же брак она задумала для себя? Дженна содрогнулась, мучительно желая, чтобы Ален вернулся. В кого он ее превратил? И что за человек он сам, если способен на такие поступки из-за зря потраченного вечера?

Утром он снова уехал, а Маргарита была явно не в лучшем настроении.

— Похоже, он отправился попрощаться с Клодиной, — объявила она, хотя Дженна ни о чем не осме­лилась спросить ее. Дженне не хотелось встречаться с Аленом, хотя она прекрасно знала, что этой встречи не избежать. — Сегодня утром он явно встал не с той ноги, — продолжала Маргарита. — Может, вчера ве­чером они поссорились? Кто знает! Что бы ни случи­лось, страдаю больше всех я. Ален наотрез запретил мне оставаться здесь одной.

Больше Маргарита ничего не добавила, и Дженна занялась завтраком, но, искоса взглянув на собеседни­цу, хлопочущую вокруг плиты, она заметила слезы на темных глазах. Чувство вины нахлынуло на Дженну, едва она поняла, почему плачет Маргарита. Если даже она, Дженна, ощущала в этом доме присутствие призрака, как же сильно должна была ощущать его Мар­гарита, в памяти которой Расселл Брайант был жив?

Раны так и не затянулись. Дженна поняла, что ей самой никогда не исцелиться, а время приглушит боль Маргариты и воспоминания помогут ей. Казалось, здесь, в Дордони, все воспоминания оживают — дол­жно быть, Ален знал об этом. На мгновение Дженна запылала гневом, думая о его бесчувственности, но вскоре в ней возобладал рассудок. Ален был прав. Эта уединенная ферма — не место для одинокой женщи­ны. Маргарита должна уехать с ними в Париж. Даже Дженну беспокоило ее намерение остаться в одиноче­стве в такой глуши. Естественно, Ален тревожился за мать еще больше. Он ни за что не позволит ей остать­ся здесь.

Вскоре Ален вернулся и первым делом пристально оглядел Дженну. Она не струсила и не опустила голо­ву. Как бы дурно она ни вела себя прошлой ночью, поведение Алена было еще хуже. Но глаза его каза­лись бесстрастными, он еще раз испытующе взглянул на Дженну и отвернулся.

— Вам обеим пора укладываться, — внезапно про­изнес он. — Путешествие будет долгим. Мы пообеда­ем в дороге.

— Ален, но я уже начала готовить обед! — запро­тестовала Маргарита. — У меня в духовке уже стоит coq au vin [25] .