— Может быть, — согласился он. — Возможно, я надеялся, что горячность поддержит вас в этом испы­тании. Я уже видел, как она помогала вам в несколь­ких случаях.

Время покажет, подумала Дженна. Поставленная перед необходимостью войти в амбар, она утратила всю безмятежность, с какой совсем недавно смотрела на облака. Она снова взглянула на небо, но тут же отвернулась. Как быстро они с Аленом выходят из себя! Печально. И все-таки Ален для нее — чужой человек. До сих пор он жил своей жизнью, а ее, Дженну, просто заставили приехать сюда. Как только она уедет, он навсегда забудет о ней, разве что время от времени будет припоминать ее детские вспышки и снисходительно улыбаться.

На этот раз Алену не пришлось подталкивать Джен­ну на лестнице, ведущей в студию, — она решительно шла впереди. Ничего страшного не случится, повторя­ла себе Дженна, и когда Ален распахнул дверь в сту­дию, пропуская ее вперед, Дженна вошла, не смуща­ясь. Она приготовилась увидеть кресло и трубку и ис­пытать ощущение, что ее отец вышел только на мину­ту и вскоре вернется сюда.

На этот раз она обошла студию, рассматривая кар­тины. Многие из них были еще без рам, но Дженна не могла не признаться, что картины ей понравились. Цвета, формы, ощущение света и покоя — все это ей казалось своим. Ей было странно думать, что такое восприятие мира она унаследовала от отца, пусть даже была лишена его таланта.

В студии по-прежнему стояли два мольберта: один с незаконченной картиной, изображающей городок, и другой, с большим холстом, изображение на котором разглядеть было невозможно — темная ткань полно­стью скрывала его.

— Что это? — Дженна взглянула на Алена, дожи­даясь разрешения открыть картину. До сих пор она держалась хорошо, подготовившись к визиту в студию, но теперь ей недоставало смелости просто откинуть в сторону покрывало. Почему-то ей казалось, что это право принадлежит только Алену.

— Ради этого я вызвал вас сюда, Дженна, — тихо проговорил Ален. — Она расскажет вам все, что вы хотите узнать. Она скажет истину и исправит все не­доразумения. Картина на мольберте — портрет. Он был закончен много лет назад и с тех пор стоял на месте. Отдыхая, ваш отец сидел в этом кресле и смот­рел на портрет. Встаньте вот сюда, и вы увидите то, что он видел каждый день.

Под пристальным взглядом Алена Дженна послуш­но отошла в сторону. Ее сердце вдруг беспокойно за­колотилось — Дженна понятия не имела, о чем гово­рит Ален. Она заметила только, что Ален вдруг стал слишком серьезным и что этот портрет имеет для него огромную важность. Ален снял покрывало, и Дженна замерла на месте, сильно побледнев.

На портрете была изображена девочка на велосипе­де и хорошо передано движение. Серебристые волосы девочки летели за ее спиной, ясные глаза задумчиво и грустно смотрели на мир, а светлую кожу покрывал первый загар. Длинные, тонкие ноги виднелись под взметнувшимися складками школьной юбки, под во­ротником белой блузки был завязан полосатый гал­стук. Даже значок на темном жакете не был забыт.

— Это я… — прошептала Дженна, не сводя глаз с изображения. Такой она была много лет назад. Она видела свои задумчивые глаза, узнавала забытые чув­ства на нарисованном лице, и давно ушедшие годы со всей ясностью возвращались к ней.

— Да, это вы. — Ален подошел к картине и про­читал подпись, сделанную почерком отца Дженны: — «Дженна в шестнадцать лет». Это действительно вы. Он дорожил этим портретом до самой смерти.

— И все-таки ни разу не встретился со мной. От­куда он мог знать, как я выгляжу? Это невозможно.

— Возможно, Дженна, — у него была фотография. Я взял ее себе и с тех пор храню. — Он испытующе взглянул в горестное лицо Дженны. — Вы были нуж­ны ему, Дженна. Он хотел вернуть себе дочь больше всего на свете.

— Но он никогда не приезжал даже повидаться со мной, ни разу не написал. Не пытайтесь обмануть ме­ня, Ален. Из вашей затеи ничего, кроме печали, не получится. — Она отвернулась и закрыла лицо дрожа­щими руками. — Можно я уйду?

— Да, — глухо проговорил Ален. — Если вы не видите здесь ничего, кроме портрета, не можете пере­ступить порог очевидного, тогда, вероятно, вам следует уйти. Может, вам вообще не стоило приезжать сюда.

— Я и не хотела приезжать. Значит, вот что вы обещали мне — корни, оставшиеся у меня во Фран­ции? Портрет, написанный с фотографии?

— Корни — это любовь, — резко возразил Ален. — Они здесь, и вам нужно только поверить в это.

— Какая еще любовь? Здесь ее никогда не было! — Дженна обернулась, сверкнув глазами, но тут же уро­нила голову — слезы затуманили ее глаза, а жалость к самой себе, к матери и к человеку, которого Дженна едва помнила, заставила их заструиться по щекам. — Вы считаете, что я веду себя как ребенок?

— Нет, Дженна. Впечатления детства живут в нас до конца жизни. Возможно, если бы вы были немного другой — менее чувствительной, менее чуткой к горю своей матери…