Белов Александр Иванович
Шрифт:
Введенский почесал седой висок.
– Никаких. Пусть летит. В Москве его встретят. Ты вот что - отмени ориентировку на Белова. А мы...
– генерал отстучал на столешнице замысловатую дробь, - поедем в митрофановский особняк.
XXXI
Саша заметил, как напрягся Шмидт. Указательный палец - мягким ласкающим движением - лег на спуск, черты лица заострились, и губы сложились в улыбку, не сулившую ничего хорошего тому, кто стоял за дверью.
– Белов!
– кричал кто-то за порогом; голос был низкий, со знакомой хрипотцой.
– Ты здесь?
– Все в порядке, - сказал Саша.
– Это Князь.
Он подошел к двери и откинул засов. На пороге стоял высокий худой человек с пышной шевелюрой седых волос. Белов со Шмидтом вышли на крыльцо. Бойцы авторитета отбрасывали от дома догорающий хворост.
– Так, значит, это и есть таежный особняк, про который говорил Виталий?
– спросил Князь.
– Да, - подтвердил Белов.
– И он под завязку набит сокровищами?
– Посмотри и сам все увидишь.
Князь вошел в дом. Белов в это время осматривал последствия побоища.
На земле в разных позах лежали пять человек. Очевидно, они не ожидали нападения. Саша увидел одного, с простреленной рукой. Бойцы Князя добавили в его теле несколько дырок, не предусмотренных природой. Парень лежал лицом вниз, нелепо подвернув ноги. Люди, пришедшие с Князем, сжимали в руках оружие и напряженно смотрели на Шмидта. Дмитрий, наоборот, был расслаблен и спокоен. Руки безвольно висели вдоль туловища, широкая ладонь почти скрывала пистолет.
Шмидт глуповато улыбался и даже насвистывал какую-то песенку, но Белов прекрасно понимал, с каким трудом дается другу это напускное спокойствие. Тонкая психологическая игра, призванная усыпить бдительность противника.
От Белова не укрылось, что Шмидт занял позицию за его правым плечом. Саша знал, что будет делать спецназовец в случае опасности. Левой рукой он толкнет Сашу на землю, резко опустится на колено и откроет стрельбу. Затем перекатится в сторону и еще в кувырке успеет сделать пару прицельных выстрелов.
Бойцы Князя (их было четверо) стояли, словно гости из недавнего прошлого - братки, в спортивных штанах и кожаных куртках. У каждого в руках - помповое ружье или «Калашников» с потертым деревянным прикладом. Похоже, они даже не догадывались, что самым опасным оружием на этой небольшой таежной полянке были не их ружья и даже не прославленный автомат, а вот этот плотный человек с сединой на висках, который стоял и хихикал, как деревенский дурачок, разве что слюни не пускал.
«А вот он - мой настоящий ангел-хранитель», - подумал Белов.
Действительно, со Шмидтом было не страшно. И тот факт, что в обойме у его «Макарова» было всего шесть патронов, не прибавлял бандитам ни единого шанса. Шмидту вполне хватило бы, чтобы разложить четыре трупа аккуратным кружком.
Но Саша также знал и другое: Дмитрий ни за что не станет стрелять первым. Они вообще не хотели никого убивать. Нельзя делать благородное дело руками, испачканными в крови.
Парни Князя не сводили со Шмидта внимательных глаз.
– Ты кто?
– сказал один из них и сделал шаг вперед.
– А?
– Шмидт широко улыбнулся, показав замечательно крепкие белые зубы.
Парень сжал цевье автомата.
– Я говорю, ты кто?
– Да ведь это...
– Левая ступня Шмидта незаметно сместилась чуть вперед, и Саша понял, что произошло - Дмитрий занял боевую стойку, приготовившись к стрельбе.
– Просто так...
– Он со мной, - поспешно сказал Белов.
– Все в порядке, ребята!
Теперь парень переключил внимание на него.
– А что у тебя в руках?
Саша прижал сверток к груди. Он подбирал правильный ответ и никак не мог найти нужные слова.
– Огонь, сошедший с небес, - наконец сказал он.
Парень озадаченно переглянулся со своими товарищами.
– Что?
В этот момент позади Белова и Шмидта послышались шаги. Князь вышел на крыльцо.
– Оружейная палата отдыхает, - нервно выдохнул он.
Камчатский авторитет, сам человек небедный, видимо, был сильно впечатлен несметными сокровищами, хранившимися в особняке.
– И что мы с этим будем делать?
– спросил Князь.
Саша видел, как стремительно тают шансы избежать столкновения. Безусловно, Князь любил говорить красивые слова и был по-своему благороден, вот только благородство это имело четко определенные границы.