– Беру!
– проревел в трубку Шмидт и попросил назвать адрес.

– Но вы должны учитывать, мон шер, - не смутившись, продолжала старушка, - что произведения искусства нынче в большой цене. Особенно, произведения дореволюционного искусства.

– Сколько?
– спросил Шмидт.

– Три тысячи серебряных долларов, и ни сантимом меньше, - загадочно ответила старушка.

Дмитрий не стал торговаться. Он посулил еще и большой шоколадный торт в придачу, а также букет алых роз, за что был назван «душкой» и «блестящим кавалергардом».

– Мне не терпится поскорее вас увидеть, мон шер, - сказала хозяйка картины, тщетно пытаясь придать голосу интонацию давно забытого девичьего смущения.
– Я жду, мон петит поручик!
– последнее слово она произнесла, отчаянно грассируя.

Шмидт задал боевому коню овса (попросту говоря, заправил «мерседес» 98-м бензином) и всадил шпоры в его крутые черные бока. По пути на Верхнюю Масловку, где и проживала означенная прелестница, Дмитрий успел заскочить в «Сити-банк» и снять со счета требуемую сумму. С цветами и тортом он тоже не обманул.

Так у него оказалась копия знаменитой картины Серова, удивительно похожая на оригинал. Впрочем, об этом он мог судить только со слов предыдущей хозяйки, поскольку сам никогда раньше картину не видел.

До закрытия салонов оставалось всего ничего, но Шмидт все же успел подобрать подходящую раму - массивную, с яркой позолотой. За раму и работу взяли всего четыреста долларов, и Дмитрий остался очень доволен - по его мнению, рама выглядела на всю тысячу; весила, как пудовая гиря, и вообще смотрелась куда лучше заключенного в ней холста.

Приехав в клинику, Шмидт понял, что мог бы и не торопиться. Ольга спала и, как сказал Наршак, в течение ближайших суток не должна была просыпаться ни на минуту.

– Хорошо. Я подожду, - заявил Шмидт и устроился на стуле рядом с кроватью.

Все попытки Наршака выгнать Дмитрия из клиники успехом не увенчались, и в конце концов доктор махнул на него рукой. Шмидт остался в Ольгиной палате на ночь.

Наутро врач и сестры, дежурившие в ту смену, бросились жаловаться патрону на докучливого посетителя. Оказывается, Шмидт то и дело прибегал на пост и, размахивая руками, кричал громким шепотом:

– Скорее! Посмотрите! Что с ней? Почему она так шумно дышит? Мне кажется, у нее сейчас капельница вывалится из вены! Она слишком долго лежит на одном боку - не будет ли пролежней?

Наршак выслушал жалобы и пригласил Шмидта в кабинет.

– Ваше пребывание в клинике, - сказал он, - напрямую зависит от вашего поведения. Пожалуйста, не терроризируйте медперсонал, иначе я отправлю вас домой.

Дмитрий с мольбой посмотрел на врача.

– Ну не могу же я сидеть сложа руки!

Наршак согласно кивнул.

– Я вас понимаю.
– Он ненадолго задумался, а потом поднял вверх указательный палец. В глазах доктора мелькнули лукавые искорки, но Шмидт, охваченный комплексом «курицы-наседки», этого не заметил.
– Хочу доверить вам одно серьезное поручение. Видите ли, мы проводим дезинтоксикационную и регидратационную терапию. Вследствие употребления алкоголя вода выходит из кровеносного русла и оседает в подлежащих тканях. Отсюда - отеки...

Шмидт понимающе покачал головой.

– Да, доктор, отеки... Еще какие отеки...

– Сейчас работа почек, - продолжал Наршак, - постепенно нормализуется, и излишки жидкости начинают выводиться через фильтрационную систему. Скажите, - врач стал подчеркнуто серьезен, - могу я доверить вам контроль диуреза?

– Конечно, можете, - горячо заверил Шмидт и после паузы переспросил: - Простите, контроль чего?

Наршак вынул из ящика письменного стола планшет, прикрепил к нему чистый лист бумаги и достал из пластиковой подставки шариковую авторучку.

– Мы поставили пациентке катетер, теперь моча собирается в приемник - специальный пластиковый мешок с делениями. Он подвешен на крючке под кроватью. Ваша задача - каждый час записывать объем скопившейся жидкости.

– Вас понял!
– Шмидт схватил планшет и поднялся со стула.

– Да, и еще одно, - остановил его доктор.
– «Записывать каждый час» вовсе не означает - «докладывать каждый час». Достаточно будет двух раз в сутки. А пока - сходите в нашу столовую, я распоряжусь, и вас покормят.

Шмидт так и сделал. Пациенты клиники Наршака приняли его тепло и радушно, но Дмитрию не удалось ни с кем пообщаться - возложенная ответственность давила на него тяжким грузом. Шмидт, поглядывая на часы, наскоро заглотал омлет, съел пару тостов и выпил стакан сока. Стрелки на его часах показывали без пяти десять пора было делать первую запись.