С тех пор он сделал тридцать одну запись, честно отмечая уровень жидкости в пластиковом приемнике. Четыре отметки назад он доложил лично Наршаку, что мешок уже полон.

– Отличный результат! Значит, функция почек полностью восстановилась, - веско сказал Наршак, и Дмитрий просиял, словно это была целиком era заслуга.- Продолжайте наблюдение!

Сейчас было три часа дня - время снимать очередные показания. После двух суток, проведенных в клинике, Ольга наконец проснулась.

– Пей понемножку, не торопись, - сказал Шмидт, протягивая стаканчик с водой.
– Тебе надо пить.

Он отклонился назад и заглянул под кровать.

– До четырехсот осталось совсем немного, - сообщил он и снова взглянул на Ольгу.

Шмидт был поражен переменой, произошедшей в ее лице. Ольга, не отрываясь, смотрела куда-то ему за спину.

– Что там?
– поглощенный наблюдениями, Дмитрий уже успел забыть о картине. Ежечасный контроль диуреза представлялся куда более важным занятием.

– Картина...
– сказала Ольга.

– Картина? Ах, да...
– Шмидт махнул рукой, будто речь шла о каком-то пустяке.
– Эта... Ничего. И, по-моему, рама довольно удачная. Как думаешь?

– Картина, - повторила Ольга, и на лбу ее запульсировала тонкая синяя жилка.

Это было странное чувство, похожее на нежданный визит давнего прошлого. «Кажется, врачи называют это "дежавю"», - подумала Ольга.

В московской квартире, где они когда-то жили с Беловым, стояло несколько телефонных аппаратов, и один из них был с определителем. И каждый раз, когда кто-нибудь звонил, сначала раздавался короткий писк... нежный мелодичный звук, который могла расслышать только Ольга с ее тонким музыкальным слухом; этот звук издавал телефон; висевший на стене в кухне, а потом уже, спустя несколько секунд, механический голос определителя безошибочно называл номер звонившего.

И сейчас она тоже слышала этот нежный мелодичный звук - как предвестник нового, более яркого воспоминания. Она знала, что вскоре оно придет и, быть может, окажется не слишком приятным.

«Похищение Европы»... В левом верхнем углу - дельфин, выпрыгнувший из воды и изогнувший в полете спину. Правее и под ним - огромный рыжий бык с длинными и острыми рогами, сходящимися кверху наподобие лиры. На его спине, подобрав ноги, сидит хрупкая черноволосая девушка в простом темном платье - Европа, дочь финикийского царя Агенора.

Классический сюжет - всемогущий Зевс, пораженный красотой девушки, обратился в быка и украл ее. Унес через море на своей широкой спине.

Полотно, висевшее на стене больничной палаты, в точности повторяло оригинал, написанный Серовым, но Ольгу не покидало ощущение, что она где-то видела и другой вариант. И там все было далеко не так спокойно и безмятежно.

Нет, сама Европа оставалась такой же - грустной и задумчивой. Ее можно понять: любовь богов имеет и оборотную сторону - зависть богинь. А вот сам Зевс... То есть - бык... У Серова он не выражал никаких эмоций - оставался покорным тягловым животным.

А тот бык, чье изображение намертво въелось в сетчатку Ольгиных глаз, был злым. Он недобро ухмылялся, будто хотел сказать: «Ну-ну... посмотрим, чем это все обернется! И если ты думаешь, что будешь счастлива, то зря, девочка... Зря!»

И дельфин, хищно ощерив зубастую пасть, вторил ему: «Зря, девочка! Зря!»

И внезапно оно нахлынуло - видение, явившееся ей во сне. Белов шел по длинному коридору, один, в полной темноте. Он делал шаги на ощупь, выставив перед собой вытянутые руки. В одной Александр сжимал фонарик, но не включал его. Наверное, ему зачем-то нужна была темнота.

Коридор только казался бесконечным; внезапно он повернул под прямым углом, и Белов очутился в следующей комнате. Саша замер; он будто пытался что-то уловить. Во мраке проступили тонкие голубоватые линии; они светились и словно висели в сгустившемся воздухе. Линии обрисовывались все четче и четче; они сложились в изображение дельфина, выпрыгнувшего из воды и выгнувшего спину.

Но дельфин этот не был тем жизнерадостным обитателем морских просторов, каким его привыкли видеть зрители «Подводной одиссеи команды Кусто». Напротив, он хищно ощерился, и пасть его была полна острых, как бритва, зубов.

Ольга вскрикнула. Шмидт перевел взгляд с бывшей жены на картину, но, как ни старался, не мог увидеть в ней ничего пугающего.

– Где Белов?
– спросила Ольга.

Дмитрий пожал плечами.

– На Камчатке.
– Он сказал это таким тоном, будто подразумевал: «Где же ему еще быть?».

– Который час?
– снова спросила Ольга.

– Восемнадцать ноль шесть, - по-военному четко ответил Шмидт.

– Значит, на Камчатке четвертый час ночи... Дима, позвони Александру. У меня нехорошее предчувствие. Мне кажется, ему грозит опасность.