— Это очень разумно с их стороны, — комментирует Шварц, — теперь газ пойдет чуть быстрее. Впрочем, тут все дело в концентрации. Вещество опасно только в замкнутом объеме, например, здесь. — Экран сплитует, на второй половине — сидящая женщина с ребенком на руках вскидывает голову. — Сударыня, вы можете не скрываться, достаньте комм и общайтесь свободно. Для вашего удобства я подключу изображение.

Второй экран. Дьердь и Максим, вид слегка сбоку — тоже вскидываются, оборачиваются. Принудительный прием вызова — значит, Шварц взломал систему оповещений.

— Вот теперь все готово, приступим. Вы, госпожа Баччан, будете свидетелем в нашем испытании, благодарю вас за настойчивость.

Антонио щурится, словно близорукий. Эми молчит, задумчиво изучает развалившегося в кресле Шварца — должно быть, уже поняла, что атаковать его не стоит, и стрелять в него нежелательно, пока он не обозначил основные условия. Может быть, у него взрывчатка под рубашкой, а может, просто осколочная граната — и всем хватит. А, может быть, все значительно хуже.

— Люди прискорбно пренебрегают пожарной системой. А в ней скрываются такие возможности… Теперь к существу испытания. Господин да Монтефельтро, в ближайшее время вам предстоит застрелить одного из двоих присутствующих. По вашему выбору. То есть, меня или госпожу Гезалех. Госпожа Баччан, как свидетель, естественно, неприкосновенна. Выстрел в себя не считается и повлечет за собой штрафные санкции, как и за свидетеля. — Шварц кивнул в сторону экрана, где невозмутимая женщина укачивала ребенка.

Ей все слышно, но она даже не смотрит на экран. Улыбается капризничающему малышу, ему года полтора — Анаит не может определить точнее.

— Зачем? — лаконично интересуется Антонио.

— Ну как же — зачем? — улыбается Шварц. — У нас у всех есть шанс испытать себя пред лицом Господа. Вы покажете всем, что такое правильный выбор. Вы же так любите это слово, «выбор». Господин Левинсон, как обычно, постоит и посмотрит, а я — тоже как всегда, буду сидеть и ждать. У вас очень мало времени, да Монтефельтро. Выбирайте, кто умрет. Госпожа Гезалех, я или ваша жена… с ребенком.

Антонио смотрит на Шварца чуть наклонив голову, будто перед ним, нет, не чудо света, а скорее, человек, не знающий самых элементарных вещей. Господи, думает Анаит, он ведь и вправду не знает. Или не понимает. Ну допустим, Шварц может считать чушью все эти древние правила, но меня-то он в руках держал тогда в музее, прикрывался мной — и все наверняка почувствовал. Почему же он думает, что Антонио — другой?

— Извини, Вальтер, — говорит да Монтефельтро, и «ты» вместо «вы» звучит очень-очень громко. — Ты, возможно, не поверишь, но это стандартная ситуация. И на нее есть правила, которым я обязался следовать. Мне, как главе дома, запрещено рассматривать требования, подкрепленные аргументами такого рода. Есть несколько исключений, но твой случай к ним не относится. Так что я, — он демонстративно встряхивает ладонями, — умываю руки. Все, что произойдет дальше — твой выбор и на твоей совести. Я никого не похищал и никого не травил. Я делаю, что обязан, и мой путь прям.

Он очень интересно это говорит. Четко, внятно, слегка напоказ — и при этом чуть-чуть быстрее, чем надо. Словно торопится произнести обязательные слова, в которых не видит особой необходимости для себя лично. Старый ритуал. А на самом деле ему скучно и жаль потраченного попусту времени.

Шварц заметит.

— Связь действительно есть? — Антонио тянется к портфелю и медленно достает не пистолет, а плоский планшет. — Если уж заседание не состоялось, то у меня важная сделка наклевывается.

Шварц смотрит на него с искренним любопытством, словно впервые увидел. Наверное, так и есть. Вместо встревоженного отца семейства и старого знакомца — слегка раздраженный деловой человек, который наконец-то снял маску. Кальмар финансового мира. Наконец-то ему не нужно притворяться.

— У вас есть десять минут на вашу сделку, — пожимает плечами Шварц, — Впрочем, нет, на сделку у вас есть больше.

— Я уже понял.

И все, и здесь уже никого нет. Тысяча и один способ покинуть запертую комнату. Например, уйти в эфир. Можно еще в себя. А можно никуда не уходить и считать петли.

— Смотри, милый, какой глупый дяденька, — говорит женщина на экране. Шварц, кажется, включил звук, или раньше она молчала. — Он думает, у него что-нибудь получится. Он думает, я не знала, куда выходила замуж… Он думает, он умнее всех предшественников, а их было так много…

Шварц раскачивается на стуле, оглядывает аудиторию. Смотрит на часы. Смотрит на другой экран, где Максим с сумасшедшей насекомой скоростью работает за тремя мониторами сразу, поочередно распоряжаясь в одну и другую гарнитуры — жалко, звука нет, — а Дьердь глядит на его руки остановившимся взглядом, только иногда поворачивает голову или что-то спрашивает.