Вот ведь начинается: СПРИНТ ПО КРУТЫМ КРЫШАМ! Одним кадром, без перебивок, без монтажа! Сверху снимали, с вертолета, чтобы видно всем: без дураков!

Снимали в Риге. Тогда прибалты уже отделились, уже занеслись. А фильм уже почти снят. Только по крышам надо еще пробежаться в спринтерском темпе. Коллеги! Вы коллеги или кто?!

Эсшайтэ ф Российу, топчите сапокаами сфой крыши!

Да мы столько денег вбухали! Вы ж понимаете!

Фаши рупли нас не интэрэсуууют. У нас – латы- литы-кроны. Эсшайтэ! Наши крыши – этто музеееум, а фаши сапокиии…

Да мы… мы на цыпочках! Мы тихохонько! Мы подложим что-нибудь твердое – не проломим, не помнем!

Эсшааайтэ!

Спасло то, что вместе с Ломакиным по крышам должен был прыгать Улдис. Собственно он, Ломакин, Улдиса и догонял. Нелегкая это работа – догнать и перегнать Улдиса, прыгая по крутым крышам. Надо признаться, Ломакин перед спринтом перебросился парой-тройкой слов с Улдисом: Ты споткнуться можешь? У флюгера? – Да? Тогда я по черепице скачусь и – вдребезги. – А вон, глянь, там, карниз. Надежный, сам проверь. – Не стану я проверять… Ты проверил? И хорошо. А зачем? – Иначе я тебя не достану. – Да. Это – да. Что да, то да!

Благодаря Улдису мэрия милостиво соизволила позволить. Но только один раз… И если что-нибудь будет повреждено, наши экспееерты оппределяаат ущееерп и… не в руплях.

Они тогда ничего не повредили, кроме собственных ступней, спринт пришлось бежать в комбинированных ботах, сверху грубое-тяжелое-внушительное, снизу балетно-пинеточный подбой. Иначе ущееерп неминуем.

– Почему, кстати, у тебя сразу акцент проявляется, Улдис? Ты же по-русски – Как я!

– У нас в кооротее фее кофоряаат на сфоеоом.

– Только улицы называются по-кавказски. То- есть по-русски, но с кавказским акцентом.

– В каком смысле?

– А вот…

Они как раз прогуливались неподалеку от Домского собора, и улочка в Старом Городе именовалась (еще не латиницей, а прежней, не замененной еще кириллицей), грозила: Атриежу!

– Ax-так! – притворно вскипел Улдис. – Тогда сам иди в мэрию и сам договаривайся. На русском. С кавказским акцентом. Иди, иди!

– Нет. Уж лучше ты. Боюсь, не выдержу и что- нибудь у кого-нибудь там… атриежу!

Но спринт по крутым крышам у них получился славно. – И с оператором повезло – профи. А то ведь как бывает? Делаешь трюк – на экране туфта… Не потому, что плохо сделал трюк, а потому, что оператор отснял под таким ракурсом – проще было не делать трюк. Все впустую… Но тогда, в Риге, – получилось. И пусть Ломакин, – только тень звезды Ярского (тень, знай свое место), только каскадер-дублер. Но он то, Ломакин, знает. И Улдис знает. И сам Ярский знает.

Досадно, что мулатка не знает, не видит. И… Ломакин не знает, не видит. Он последовал за ней. Правда не столь изящно – и ногу кому-то отдавил, и шипения вслед наслушался. Зато успел.

Вышел из зала – посреди холла она. И никого. Запоздавшие гости исчезли.

Это для нее они исчезли. Ломакин моментально сообразил куда они исчезли. Церберши тоже нет, значит провожает дорогих гостей куда надо. А куда надо?

– Помочь? – уже играя игру, спросил Ломакин.

– Чем? – чуть улыбнулась она.

– Их проводили в директорский зал. Могу проводить.

Директорский – просто небольшой зальчик с двумя телевизорами, на экраны которых подается изображение то же самое, что и на всю аудиторию. То ли эдакий кабинет только для избранных, то ли вариант плебеи пускай на кухне жрут!

Дорогим гостям церберша внушила: избранные, вы, избранные. Экранчик, само собой, не такой большой, звук, само собой, не такой громкий-объемный, цвет, само собой, не такой яркий-контрастный. Зато – в креслах, зато можете курить (вообще-то не рекомендуется, но вам можно), зато обмен впечатлениями – да ради бога, хоть в полный голос.

Ах, вам не столько кино, сколько отыскать даму? Где же вы в темноте ее найдете. Вот кончится, тогда… Скоро, скоро. Еще час десять – и конец.

Избранные снизошли до согласия. Только нельзя ли тогда что-нибудь сюда же… вот, это вам… принесите.

Вообще-то не рекомендуется, но вам можно.

Дорогие-щедрые гости! Очень щедрые. Ломакин с дамой почти наткнулись на цербершу, которая, шевеля купюрами, шевеля губами, отсчитывала – сколько она в результате поимела. Нет, она честно принесет коньяк (коньяк они попросили) и орешков (орешков они попросили) и честно отдаст сдачу с мелочью (непременно с мелочью – мол, во как, до последнего рубля!), но пятерочку (в тысячах, разумеется), заранее усует к себе – эти буржуи новоявленные совершенно счет деньгам не знают!