Весь день 8 августа прошел в столице Великой Империи в томительном ожидании сообщения посла Сато из Москвы. Руководителей всех рангов будоражила неизвестность: «Какую позицию в новой ситуации займут Советы по отношение к Японии?» Никто не верил в начало войны.

В Приамурье и Приморье теплый августовский день к вечеру 8 августа сменился ненастьем. В темном небе поплыли тяжелые грозовые облака, пришедшие на материк с просторов Тихого океана. То в одном, то в другом месте их пронизали острые стрелы молний. Над сопками Маньчжурии, долинами Амура и Уссури гремели раскаты грома, как бы предвещая грозные события. Вскоре хлынул тайфунный ливень. С сопок в долины устремились бурные потоки мутной воды, размывая дороги и вызывая широкий разлив рек. Все потонуло в непроглядной мгле.

Получив сводку погоды с материка, начальник Генштаба армии генерал Умэдзу позвонил министру иностранных дел Того. Приподнятым, возбужденным тоном он сказал:

— Вот видите, Того, как непросто бывает учесть все привходящие факторы. Но к этому надо стремиться. На пространствах Маньчжурии бушует тайфун. Дороги размыты ливнем. Ни о каком наступлении советских войск не может быть речи. Я это предвидел.

Того остановил собеседника предостережением:

— По-моему, Умэдзу, вы выдаете желаемое за действительное. Советы могут перечеркнуть ваши предположения и в непогоду обрушиться на войска Квантунской армии всей мощью. Непогода их вряд ли остановит.

— Погодный фактор, Того, одинаково действен для любых войск. В бурю не летают самолеты, не атакуют танки. А вы держитесь Потсдамской декларации. Ищите выход из войны в позорной капитуляции Великой Империи.

— Я жду, Умэдзу, телеграмму из Москвы. У меня безрадостные предчувствия. Мы можем провалиться в бездну.

Не испытывал душевного подъема и посол Японии Сато, отправляясь на встречу с советским наркомом Молотовым на Кузнецкий мост. Приехал чуть раньше. Пришлось обождать. Когда он вошел в кабинет и встретил непроницаемый взгляд наркома, почувствовал неладное. Дальше, больше. Как в дурном сне — это «Заявление Советского правительства». Великой империи объявляется война! ... В центре советской столицы! Тихим заикающимся голосом. И война! ... Всего через двое суток! Лучше бы принять Потсдамскую декларацию. Он предлагал правительству такое решение, но его отвергли.

Овладев собой, посол Сато задал наркому Молотову один никчемный вопрос и удалился с ужасно грозной бумагой в папке... Война! Сколько разнокалиберных чувств вместило одно это емкое, короткое слово... В пути Сато продумал порядок своих последующих действий. Да, вначале он соберет весь состав своего посольства и объявит ему о решении правительства Советов начать 9 августа военные действия против его страны. О возможных вопросах не думал, и какие теперь могут быть вопросы?.. Затем направит в Токио короткую телеграмму, приложив к ней текст «Заявления Советского правительства». Но она поступит туда уже 9 августа, когда война уже начнется...

«Первый дипломат Японии» снисходительно возразил:

— Мне не хотелось бы, Умэдзу, вторгаться в обсуждение оперативных вопросов, но, насколько мне известно, немецкие войска много раз терпели чувствительные поражения как раз из-за недооценки возможностей Советов.

— У вас, Того, имеются убедительные примеры?

— Конечно, Умэдзу. Припомните их контрнаступление под Москвой, окружение 6-й армии Паулюса под Сталинградом.

— Вы правы, Того. Согласен. Мне, кстати, тоже памятно их контрнаступление под Курском. Кто мог предположить, что у Советов окажется столько выдержки и терпения?

— Оказалось, Умэдзу. Со всех точек зрения, ими было принято обоснованное, дальновидное решение.

— Победное, стратегическое решение, Того.

День 25 апреля выдался для обоих собеседников особенно приметным. Военный министр Стимсон был готов к этому докладу с начала месяца, но скоропостижная смерть президента Рузвельта смешала графики контактов высших должностных лиц страны. И вот, наконец он в Овальном кабинете. Стимсон не скрывал возбуждения и высказался патетически:

— Господин президент, отныне атомный проект не вызывает сомнений. В начале июля генерал Гровс [48] планирует осуществить испытательный взрыв, а спустя месяц специальная бомба будет готова к использованию в боевых условиях. Отныне я распорядился, чтобы Гровс еженедельно докладывал мне о ходе работ по проекту.

— Ваше сообщение, Генри, весьма кстати. Как и президент Рузвельт, я продолжаю подготовку к новой встрече глав союзных государств, и атомный фактор должен занять достойное место в моих переговорах с русскими. Вы, надеюсь, понимаете, что они будут непростыми.

— Бомба вызовет революционные изменения в ведении войны и непременно окажет решающее влияние на отношения Соединенных Штатов с другими странами. Но это не моя сфера деятельности, господин президент, и я не намерен в нее вторгаться. Я лишь констатирую точки соприкосновения этих близких направлений нашей повседневной работы.

Президента Трумэна интересовала больше как раз практическая сторона важнейшей проблемы:

— А что делается, Генри, чтобы наяву осуществить атомный взрыв, скажем, против Японии?