Скобенко встал и выпрямился.

— Я не холоп, пан каштелян, — заявил он гордо, — и деньгами меня не купить ни тебе, ни пани старостихе! Меня причаровала Марина…

— Ах, я догадался.

— …я не боярин, а только мещанин, потому и прошу твою милость взять меня на боярскую службу.

Заремба ласково улыбнулся.

— Понимаю тебя, парень, преотлично. Тебе нужно пожалование, но ты достоин большего, чем боярская служба. За свои заслуги ты получишь шляхетскую грамоту и герб, понимаешь? Отвага, проявленная в минуты опасности, и непоколебимая верность наипервейшему пану, сиречь королю, черты, присущие только благородному по положению человеку…

Скобенко не понял толком каштеляна, он только смекнул, что речь идёт о «шляхтинской грамоте» и «гербе» — и глаза у него разгорелись. А пан каштелян продолжал неторопливо цедить:

— Ты шляхтич душой и сердцем. Однако… Лишь я один могу об этом посвидетельствовать, но я нахожусь в неволе и едва ли увижу когда-нибудь Краков и короля. Одно моё слово… и тебе дали бы всё, что ни пожелаешь. Но будет ли у меня возможность сказать такое слово?

Пан каштелян нахмурился и опустил чело на руку. Скобенко вспыхнул.

— Значит, вы обещаете выполнить мою просьбу? — спросил он.

— Конечно, если выйду отсюда.

— Это правда?

— Клянусь богом и честыо рыцаря!

— Коли так, пусть ваша милость собирается в дорогу. Я выведу тебя отсюда, и, может, мы доберёмся до Перемышля.

— Как же тут выбраться?

— Сразу же за кузней лежат две кучи угля, покрытые соломой, за ними пустырь, густо заросший ельником, я дальше лес. Дороги, правда, я толком не знаю, но по лесу ходить мне не впервой и направление известно. Этого достаточно. Ведь я же из киевского Полесья.

— Дорогу знаю я, — сказал каштелян, — выведи меня только в лес, а там уж известно, куда идти.

— Хорошо. Коли так, то подождём ещё, пока не сменится караул. Первая смена уснёт тут же, третья будет ещё спать, а вторая раскиснет после короткого сна. Тогда лучше всего бежать, вот мы и попытаемся.

Весь день после бегства Скобенка Луцкий замок гудел, как растревоженный улей. Биричи и татары Юрши рыскали повсюду в поисках следов, наконец была обнаружена привязанная к нескольким ратищам верёвка, свисавшая из окна в ров со стороны города. Биричи кинулись в город, обыскали все дома польских, чешских и немецких купцов, но ничего не нашли. Андрийко встретил Сташка на площади и попытался разузнать у него хоть что-нибудь, но хитрый шляхтич не обмолвился ни единым словечком. Он только потешался над уставшими от беготни татарами и биричами, а когда Андрийка спросил его, почему он так радуется тревоге воеводы, Стась засмеялся и ответил:

— Чего мне радоваться? А твой воевода и его тревоги ничуть меня не трогают. Одно меня удивляет — как вы сразу не поняли, зачем сюда приехал этот киевлянин.

— Я видел его всего два раза, но сразу раскусил. Видать, мечтает о пожаловании, о почёте, а может, даже о шляхетском гербе. А вы заставили его чистить сафьяновые сапоги, пусть весьма благородного, — тут Сташко поклонился молодому Юрше, — но далеко ещё не знаменитого боярича. Вот Скобенко и удрал, и я совсем не удивлюсь, если он объявится на тон стороне.

И молодой шляхтич указал на запад.

— Как это? — удивился Андрий.

— Очень просто. Король охотно берёт под своё покровительство каждого русина, который признаёт его власть. Станет такой Скобенко шляхтичем и когда-нибудь вернётся на Киевщину большим паном уже по милости короля, а не великого князя. И если королю понадобится на Киевщине поддержка, то он обопрётся не на Юршей, а на Скобенок, понятно?

— Не совсем.

И в самом деле, Андрийко вырос в стороне от великих событий и не разбирался в тонкостях политики Короны. Мечты о воссоздании великого княжества, о прежних вольностях народа заполняли всё его существо. Его юная душа резко отделяла границы между тьмой и светом; всё что не было добрым и справедливым, было злым и лживым. Стаи ко же впитывал в себя суждения пани Офки, её переписку с отцом — каштеляном, с канцлером, паном Бучадским или Кердеевичем и усваивал хоть и не всё, что видел и слышал, но многое. Он постепенно приучался уважать лишь те действия, которые являются звеньями какой— либо коварной игры, и к простейшей цели шёл обходными путями, а возвышенные чувства, в отличие от Андрийки, ему были чужды. На откровенное же признание товарища, что его не понимают, он лишь рассмеялся.

— Чудной ты, боярин, — сказал он, — живёшь среди русского народа, а не видишь нагайки над собственной спиной. Ты ведь знаешь, что покойный князь Витовт вместе с королём уничтожили все сильные княжества на востоке.

— Да.

— А для чего? Чтобы раздать земли всякой мелкоте, Воловичам и Ходкевичам на Киевщине, Сапегам или Зиновьевичам в Смоленщине, Боговитиным в Бресте, Илиничам в Могилёве, Хребтовичам, Нимировичам и многим другим. И всё в награду за то, что поддерживали панов, короля, великого князя, а не стремились к самостоятельности. От короля к ним текут милости, деньги, земля, привилеи, а в независимом государстве они стали бы холопствующими боярами разных там Острожских, Четвертинских, Несвижских, Друцких, Соколинских, Пронских, Жилинских, Збаражских, Вишневецких, Порытсккх, Носов, Гольшанских, Слуцких, Чарторыйских, Корецких, Заславских и прочих княжьих родов. Те паны вроде удравшего на запад Скобенки, а ты вроде тех князей. Теперь, надеюсь, ты уже…

— Ага, теперь я понял, — сказал Андрийко и с недоумением поглядел на товарища. Однако как ни удивился Андрийко, но в сердце закрался страх, даже отвращение к Сташко, отвращение, которое чувствует каждый человек при виде змеи или прокажённого. И Андрийко невольно отдалился от приятеля и увлёкся рыцарскими упражнениями под руководством самого Юрши, либо его старого мечника Саввы. Сташко попытался было вступить с ним в единоборство, однако тут же выяснилось, что Андрийко справился бы с десятком таких, как Сташко. Необычайная сила молодого боярича проявилась тут на людях впервые. Он объезжал на ристалище лошадей, упражнялся в метании ратища, в поединке копьями, длинными и короткими мечами, топорами и стрельбе из лука. Мускулы Андрийки, казалось, только и ждали умелого руководства, стали наливаться, твердеть, превращаться в стальные. Необычайной красоты доспехи воронёной стали, которые покойный боярин Юрша получил в дар от австрийского герцога Леопольда, слишком для Андрийки просторные при отъезде из Руды, теперь становились впору. В стальных латах было трудно двигаться, но старый Савва научил юношу, как нужно с ними обращаться. Перво-наперво он надел на него шлем с наличником, а когда тот привык к этой тяжести, Савва прибавил ещё нашейник, потом нагрудник и наплечники. Через месяц, в начале января, Андрийко стал надевать и верхние доспехи, наголенники и набрюшник и учился защищаться тяжёлым кованым щитом. Юноша-богатырь надевал полное вооружение и не снимал его целыми днями. Его свежее, румяное, словно девичье, лицо осунулось, но тем яснее проступили полные достоинства и даже суровости черты рода Юршей.