— Ага. — уяснил Шарп, — Убитому при штурме вражеской твердыни герою деньги не требуются?

— О, нет, всё гораздо тоньше. Они не хотят платить и отдают мне заведомо невыполнимый приказ. Откажись я его выполнять, и меня обвиняют в неповиновении. Наказание — конфискация так и не выплаченных мне премий. Согласись я, а приказ-то невыполним! Как следствие, я терплю неудачу, и в этом случае меня обвиняют в некомпетентности. Наказание, опять же, конфискация так и не выплаченных мне премий. Отличный план. При любом раскладе они в выигрыше, а я в проигрыше. За одним исключением.

— Если вы возьмёте Вальдивию? — догадался Шарп.

— Правильно! В том и фокус! — триумфально провозгласил Кокрейн, — А, кстати, куда делось золото с фрегата?

— Его и не было на борту. Слухи распустили, как приманку для вас.

— Я клюнул. — Кокрейн хохотнул, — Но ведь это же замечательно, Шарп! Если золота нет здесь, то сколько же его в Вальдивии? Батиста — сквалыга почище пресвитериан [11] ! Он годами обирал казну, а сейчас, став капитан-генералом, развернулся на полную. Сундуки монет! Горы золота! Каморы серебра! Не убогая жменя грошей, а настоящее, умопомрачительное сокровище!

И такая горячность слышалась в голосе шотландца, что Шарп вдруг поймал себя на мысли: родись Кокрейн в эпоху Елизаветы-девственницы, стоять его имени в одном ряду с именами Дрейка, Рейли и Хокинса [12] . Подобно им, Кокрейн портил кровь испанцам ради славы, ради золота и просто ради драки, как таковой.

— Неудивительно, что в парламенте вы не усидели. — усмехнулся Шарп.

Кокрейн склонил голову:

— Палата общин стала моим самым большим разочарованием, ибо я не нашёл там того, чего искал.

— Чего же?

— Свободы. Хотя кое-чему я всё же научился. Свобода и законники, Шарп, понятия взаимоисключающие. А ещё тому, что эти гадкие твари неистребимы, как крысы на судне.

Фрегат зарылся носом в волну, и Кокрейн умолк.

— Вы строите новёхонький, с иголочки, корабль. — продолжил шотландец, когда бушприт вновь гордо вознёсся над водами, — окуриваете днище, разбрасываете везде крысиный яд. Спуская на воду судно, вы твёрдо уверены, что оно чисто, крыс нет и не будет, но в первую же ночь цоканье их мерзких коготков удостоверяет вашу наивность. Они уже здесь и пребудут на борту, пока посудина не утонет. Так и в жизни. Я приплыл сюда, полный грёз о новой стране свободных людей, и что же? Не успели мы освободить Сантьяго от испанцев, как столицу тут же оккупировали вонючие крючкотворы, принявшиеся радостно кропать новые законы.

— Плохие законы?

— Может, и хорошие. Главное, чтобы их было много, потому что, когда законов, даже хороших, много, всегда можно заработать, отыскав поправочку, доказывающую, что чёрное — это белое, а белое на самом деле серо-буро-малиновое. И с каждым днём всё больше и больше хороших законов, всё больше и больше богатых законников, а жизнь всё гаже и гаже. Ненавижу их. Вспомните историю человечества, и вы не сыщете ни одного законника, которого привели на её скрижали благородство и честь. Никого из буквоедов вы не поставите рядом с героями, ибо не может крыса парить с орлами. Это их, законников, подлый план: лишить меня моих денег, послав совершить невозможное — взять Вальдивию. Но попытаться я обязан. — он задумчиво посмотрел на расстеленную карту, — Сомневаюсь, правда, что наш полузатопленный дуршлаг дотянет до Вальдивии. Возможно, придётся ограничиться взятием Пуэрто-Круцеро.

Сердце Шарпа ёкнуло:

— Туда-то мне и надо.

— На кой чёрт вам эта грязная дыра?

— Там похоронен Блаз Вивар.

Лицо Кокрейна выразило крайнюю степень изумления:

— Блаз Вивар? Похоронен?

— Да, в гарнизонной церкви Пуэрто-Круцеро.

Адмирал, казалось, хотел что-то возразить, но раздумал и, клацнув зубами, подобрал отвисшую челюсть.

— Я видел его могилу, — пояснил Шарп, — Потому-то мы и прибыли в Чили.

— Вы отмахали полмира, чтобы полюбоваться могилой?

— Мы были друзьями с Виваром и приехали забрать его тело в Испанию.

— Господь Всеблагий! — воскликнул Кокрейн и, отвернувшись, уставился вверх, где матросы подвязывали фалы фок-мачты, оборванные падающей грот-мачтой.

— В общем-то, правильно. — как-то неопределённо заметил рыжий, — Где-то же горемыку должны были похоронить.

Шарп насторожился. Очень уж быстро удивление, вызванное вестью о похоронах дона Блаза, сменилось у шотландца нарочитым безразличием. Не так давно рассказ Ардилеса о несостоявшейся встрече Вивара с Кокрейном показался стрелку байкой, на которые так горазды моряки. Однако Кокрейн что-то недоговаривал.

— Я слышал, что дон Блаз однажды пытался встретиться с вами, но помешала погода.

Кокрейн покосился на Шарпа и отвёл взгляд:

— Врут. Зачем такому человеку, как Вивар, со мной встречаться?

Шарп не отступал:

— Ардилес поведал мне о поездке Вивар на север, когда шторм задержал «Эспириту Санто» на несколько дней.

Кокрейн деланно рассмеялся:

— Право же, Шарп, кто Вивар, а кто я? Вы же дружили с ним и знаете, что он был солдатом, а солдаты не распивают с врагами чаи в беседах, а убивают их. Стал бы Веллингтон по-приятельски болтать с Наполеоном? Не глупите, Шарп, гончие не якшаются с лисами.