Шарп уже описывал укрепления Пуэрто-Круцеро Кокрейну, но добросовестно повторил рассказ Миллеру, дополнив всплывшими в памяти деталями. С суши, утверждал стрелок, крепость неуязвима. С моря штурмовать проще, но только в том случае, если удастся подавить пушки, господствующие над гаванью.

— Сколько пушек?

— Двенадцать. Может, есть и другие, но я их не видел.

— Калибр?

— Тридцатишестифунтовики. Да, кстати, они калят ядра перед стрельбой.

Миллер отнёсся к сведениям Шарпа несколько легкомысленно. Дюжина тридцатишестифунтовых орудий представляла собой грозную силу. Они были гораздо мощнее бортовой артиллерии «О’Хиггинса», а, кроме того, располагались на возвышении. Их ядро, падающее с высоты, могло прошить и палубы, и днище флагмана Кокрейна, а один залп за минуту пустил бы ко дну трофейный пятидесятипушечник, не говоря уже об искалеченном «Эспириту Санто», которому хватило бы и волны от ухнувшего рядом снаряда.

Мало того, испанцы грели ядра перед выстрелом. Как легко вспыхивает сухое дерево, из которого строились корабли, Шарп убедился на примере «Мэри Старбак». С той минуты, когда суда повстанцев войдут в наружную гавань и до момента швартовки к пристани цитадели, на них будут непрерывно сыпаться такие раскалённые шары. «Пушки выиграют войну!» — утверждал не смысливший в войнах капитан-генерал Батиста, основывая свою стратегию победы на ничем не подкреплённой уверенности в том, что наивные повстанцы обязательно полезут в нехитрые капканы, расставленные для них в гаванях Вальдивии и Пуэрто-Круцеро. И опытнейший вояка Кокрейн действительно сам лез в мышеловку, чтобы докрасна нагретые тридцатишестифунтовые ядра разметали в щепки два трофейных судна задолго до того, как они достигнут каменных ступеней твердыни. Но даже если каким-то чудом один из кораблей прорвётся сквозь огненную бурю к причалу, на лестнице высаженный десант встретит штыками и пулями испанская пехота, численное превосходство которой не изменить никакими флейтами.

Кокрейн не желал слушать никаких возражений:

— Доверьтесь мне, Шарп! Доверьтесь мне!

— Чёрт возьми, Батиста расставил силки на остолопа, но вы же не остолоп, Ваша Милость!

— Доверьтесь мне! Просто доверьтесь!

Всё было против плана Кокрейна, и природа тоже. Прилив длился недолго, отяжелевший «Эспириту Санто» (Кокрейн собирался именно его использовать в качестве штурмового судна) был способен причалить лишь когда вода поднималась к высшей отметке. Запоздай атака, и у причала станет так мелко, что фрегат туда не пройдёт. Исходя из расписания приливов, начинать штурм предстояло перед рассветом, ибо за восходом солнца последует отлив.

Затея Кокрейна казалась Шарпу безумием. Все его попытки отговорить адмирала или хотя бы заменить «Эспириту Санто» «О’Хиггинсом» разбивались об упрямство «дьявола».

— Я понимаю, что целесообразнее было бы использовать «О’Хиггинс». — неизменно отвечал Кокрейн, — Он в лучшем состоянии, на нём пушки, но и вы меня поймите, Шарп. Пойди всё прахом, и я потеряю «О’Хиггинс»! Так что всё-таки остановимся на «Эспириту Санто». Коль вы настроены так пессимистично, может, вам не идти с нами? Никто не упрекнёт вас, если вы будете наблюдать за происходящим с палубы флагмана.

Искушение было велико. Ясно осознавая провальность предприятия Кокрейна, Шарп, вместе с тем, не желал прослыть трусом. Да и в Пуэрто-Круцеро, к могиле дона Блаза, ему путь был заказан, кроме как с повстанцами. Он будет драться, пусть даже драка — чистой воды самоубийство.

— Я с вами.

— Но ведь затея — безумие? — поддел стрелка Кокрейн.

— Мягко сказано. — проворчал Шарп.

— Не забывайте, — развеселился шотландец, — Я — дьявол, и, как всякий уважающий себя дьявол, владею колдовством. Утром я продемонстрирую вам, Шарп, пару своих магических трюков.

Адмирал смеялся. Фрегат под скрип насосов шёл к Пуэрто-Круцеро.

Майор Миллер обожал свои часы. Его утверждениям о том, что они сделаны из вест-индского золота, никто не верил (очень уж подозрителен был рыже-ржавый налёт на крышке и в углублениях корпуса). Нравом они обладали совершенно вздорным, останавливаясь, когда сочтут нужным, и тогда майор, поминутно извиняясь, тряс их, уговаривал их, легонько постукивал о палубу, чтобы вернуть к жизни. Однако пока они тикали, Миллер с кем угодно готов был биться об заклад, что нет в мире надёжней и точней хронометра.

— Прилив достигает пика через час. — объявил майор и поднёс часы к уху, — Примерно.

То есть, «Эспириту Санто» надо было успеть за шестьдесят минут обогнуть каменный язык, обнимающий гавань; оказавшись внутри, дать вправо к цитадели, чтоб высадить ударную группу до того, как вода начнёт опадать. Каким бы медленным ни было отливное течение, оно отнесёт «Эспириту Санто» от пристани.

— Всё получится! — оптимизма у майора Миллера хватило бы на пятерых, — Томми больно шустр, чтобы прохлопать прилив.

«Томми». Так майор Миллер любовно звал своего кумира, лорда Кокрейна. Майор сильно встряхнул хронометр, покосился на Шарпа с Харпером и, видимо, решив, что подобные манипуляции с часами плохо отражаются на репутации прибора, спрятал металлическую коробочку в карман.

— Значит, мне выпала честь сражаться плечом к плечу с самим Ричардом Шарпом? Вот это да! Лет десять назад я и мечтать-то об этом не смел.

— Бить врага в вашем обществе — для меня честь не меньшая. — вернул любезность стрелок.