Фрейд, однако же, не установил этих связей; возможно, он не мог так поступить по причинам, которые мы ранее уже обсуждали, говоря о трудностях в теории Эроса.

На предыдущих страницах я указал на органическое противоречие, которое Фрейд ввел вынужденно, переходя от теории либидо к теории «Эрос — инстинкт смерти». В поздней теории содержится также и конфликт другого рода, который должен привлечь наше внимание; это конфликт между Фрейдом-теоретиком и Фрейдом-гуманистом. Теоретик выказывает себя в выводе, что у человека есть выбор только между саморазрушением (медленным, через болезни) и уничтожением других. Или — в других выражениях — между истязаниями самого себя или других. Гуманист восстает против самой мысли о такой трагической альтернативе, которая может сделать войну рациональным выходом для этой стороны человеческого существа.

Не думаю, чтобы Фрейд питал отвращение к трагическим альтернативам. Наоборот, в ранней теории он предложил следующую трагическую альтернативу: подавление инстинктивных потребностей (особенно догенитальных) предположительно служит основой развития цивилизации. Подавленное инстинктивное влечение «сублимируется» в полезные культурологические движения — однако ценою отказа от полного человеческого счастья. С другой стороны, подавление ведет не только к подъему цивилизации, но и к развитию неврозов у многих людей, у которых процесс подавления не был успешен. Недостаток цивилизованности, сочетающийся с полным счастьем, — или цивилизованность, сочетающаяся с неврозами и урезанным счастьем; такова альтернатива.

Противоречие между инстинктом смерти и Эросом ставит перед человеком реальную и воистину трагическую альтернативу. Она реальна, поскольку человек может решиться нападать и вести войну, быть агрессивным, демонстрировать враждебность — поскольку он предпочтет эти действия болезням. То, что такая альтернатива трагична, едва ли нуждается в подтверждении, во всяком случае, для Фрейда и любого другого гуманиста.

Фрейд не пытался затуманить этот вопрос и сгладить остроту конфликта. Мы уже цитировали «Новые вводные лекции»: «Напрашивается мысль о важном факторе: невозможности найти удовлетворение агрессии во внешнем мире, так как она наталкивается на реальные препятствия. Тогда она, возможно, отступит, увеличив силу господствующего внутри саморазрушения. Мы еще увидим, что это происходит действительно так и насколько важен этот процесс».

В «Очерках психоанализа» он писал: «Сдерживать агрессию в общем нездорово; это приводит к болезням». Как удавалось Фрейду, подведя итог с такой четкостью, следовать своему стремлению, не относиться к человеческим делам столь безнадежно и избегать союза с теми, кто прописывал роду человеческому войну как лучшее лекарство?

В самом деле, Фрейд несколько раз пытался найти научное разрешение этой борьбы теоретика с гуманистом. Однажды была высказана идея, что разрушительный инстинкт может быть переведен в сознательную форму. В «Недовольстве культурой» Фрейд спрашивал: «Что с ним (агрессором), происходит, когда он пытается обезвредить свое стремление к агрессии?» Ответ был таков:

«Нечто удивительное и загадочное, хотя за ответом не нужно далеко ходить. Агрессия интроецируется, переносится внутрь, иначе говоря, возвращается туда, где она, собственно, возникла, и направляется против собственного „Я“. Там она перехватывается той частью „Я“, которая противостоит остальным частям как „Сверх-Я“, и теперь в виде совести использует против „Я“ ту же готовность к агрессии, которую „Я“ охотно удовлетворило бы на других, чуждых ему индивидах. Напряжение между усилившимся „Сверх-Я“ и подчиненным ему „Я“ мы называем сознанием вины, которое проявляется как потребность в наказании. Так культура преодолевает опасные агрессивные устремления индивидов — она ослабляет, обезоруживает их и оставляет под присмотром внутренней инстанции, подобной гарнизону в захваченном городе» [15] .

Трансформация деструктивности в самонаказующее сознание не выглядит столь предпочтительной, как это представляет Фрейд. Согласно его теории, сознание должно здесь оказаться, таким же безжалостным, как инстинкт смерти, ибо оно питается энергией последнего. Не приводятся причины, по которым этот инстинкт должен быть «ослаблен» и «обезоружен». Скорее, как мне кажется, истинные выводы из рассуждений Фрейда логичнее представить в виде следующей аналогии: город, находившийся под властью жестокого врага, побеждает его при помощи диктатора, который устанавливает систему правления, столь же жестокую, как та, что была при поверженном враге. Где же здесь выигрыш?

Как бы то ни было, разработка теории ограниченного сознания (strict consience) как проявления инстинкта смерти не была единственной попыткой Фрейда смягчить свое представление о трагической альтернативе. Другое смягчающее объяснение он изложил так: «Ослабленный, обузданный и тем сдерживаемый в своих устремлениях инстинкт разрушения должен, когда его направляют на объект, обеспечить для Эго удовлетворение его жизненных нужд и контроль над естеством». Это — хороший пример «сублимации» 32 : устремления инстинкта не ослаблены, они просто направлены в другом, социально приемлемом направлении; таков «контроль над естеством».

Воистину, это представляется превосходным решением. Человек освобожден от трагического выбора между уничтожением других и саморазрушением, поскольку энергия инстинкта разрушения используется для контроля над естеством. Но мы должны спросить — может ли так быть в действительности? Может ли на деле деструктивность превратиться в созидательность? Что может означать «контроль над естеством»? Приручение и разведение животных, сбор и культивирование растений, шитье одежды, постройка хижин, изготовление посуды и масса подобной работы, включая конструирование машин, железных дорог, самолетов, небоскребов, — все это подразумевает созидание, возведение чего-то, унификацию, синтез, и если желательно отнести эту деятельность к одному из двух базисных инстинктов, то она скорее мотивируется Эросом, чем инстинктом смерти. Вещественная деятельность не деструктивна, она созидательна — возможно, за исключением убийства животных в пищу и убийства людей на войне: и то, и другое можно считать основанным на деструктивности.