В движении народов, вызванном появлением гуннов, нужно различать два момента, ) Данный гуннами толчок заставил готов двинуться в пределы Римской империи и привел в брожение германские племена, которые и заняли теперь все римские провинции Запада. 2) Объединившиеся под предводительством Аттилы гунны предпринимают вторжение в пределы Римской империи и приводят ее к окончательному падению.

I. Нам нет надобности следить за всеми чрезвычайно сложными и запутанными подробностями каждого из этих моментов. Для характеристики первого из них достаточно, если мы рассмотрим перемены, вызванные натиском гуннов в жизни только некоторых из германских племен. Я остановлюсь на готах и вандалах.

Как мы полагаем, готы обитали по северо–западным берегам Черного моря; по своему географическому положению они являлись народом, который первым должен был испытать на себе удар гуннов. Как велик был вызванный вторжением неизвестных полчищ гуннов ужас готов, об этом можно судить по тому, что еще в середине VI в., т. е. спустя более чем целое столетие, следы этого чувства живо слышатся в рассказах готского историка Иордана. По своему отталкивающему, отвратительному виду, по своей свирепости и странному образу жизни гунны столь мало похожи были на известных готам варваров, что они сочли это страшное племя за порождение союза скитавшихся в пустыне ведьм с нечистыми духами; готы не могли признать за ними человеческого происхождения. Остготы, находившиеся ближе к территории первого появления гуннов, должны были подчиниться их власти; вестготы же, прикрытые Днепром, воображали остановить движение гуннов, но гуннская конница отыскала вдали брод через реку, и вестготы отступили за Прут. С этого времени начинаются полные приключений странствования этого племени по Европе. Страх, наведенный гуннами, был слишком велик для того, чтобы вестготы долго могли оставаться под слабым прикрытием Прута. За исключением небольшой части племени, решившейся искать убежища в неприступных ущельях Карпат, вся остальная масса вестготов направилась к берегам Дуная и потребовала от римских военачальников позволения перейти на римский берег. Император Валент, согласие которого необходимо было для пропуска внутрь Империи столь многочисленного племени, обусловил свое дозволение принятием арианства, разоружением и выдачей многочисленных заложников. Сам Ульфила, знаменитый просветитель готов, ездил в Антиохию, где в то время находился императорский двор, чтобы ходатайствовать за готов, но пока происходили переговоры, все племя вестготов беспомощно толпилось на левом берегу Дуная, имея с тыла гуннов, а впереди широкую реку и римское войско; поставленные в безвыходное положение, готы приняли все условия, предложенные императором, и римская флотилия перевезла их в пределы восточной половины Империи. По счету римских чиновников, число готов, способных носить оружие, перебравшихся в Империю, достигало до 200 000; не забудем, что за этим двухсоттысячным войском следовали жены, дети, рабы и двигалось на повозках все их имущество. Скоро положение готов на новом месте жительства оказалось невыносимым. Римские чиновники медлили с назначением им земель и, доставляя хлеб, требовали очень высокую плату за него; чтобы добыть хлеб в несколько фунтов или кусок мяса, гот должен был отдать взрослого человека в рабы римлянам. При этом не спасались от общих несчастий готские жены и дочери, которых римская администрация требовала в свое полное распоряжение. Выведенные из терпения готы схватились за оружие и бросились внутрь Империи. Римлянам пришлось тяжело расплатиться за безрассудство своих чиновников: сам император Валент, вышедший навстречу вестготам с сильным войском, был ранен и потом сожжен готами вместе с хижиной, в которой он думал найти спасение. Лишь Феодосию Великому, спустя более чем 40 лет, удалось остановить воинственные порывы варваров. Готы были приняты на службу Римской империи и их семейства поселены на южном берегу Дуная, прежние обитатели которого были предварительно вырезаны готами.

Более десяти лет вестготы прожили на правом берегу Дуная, обзавелись земледельческими орудиями, настроили себе хижины, но сделаться оседлым, земледельческим народом не успели. Когда во главе готов встал Аларих, отличавшийся храбростью и знакомством с римским военным искусством, вестготы вспомнили привычки старой бродячей жизни, покинули свои плохо возделанные нивы и всей массой, с семьями и имуществом двинулись в Македонию и Пелопоннес под предводительством Алариха, принявшего теперь титул вестготского короля. Этот поход вестготов, как и все варварские движения того времени, сопровождался опустошениями по заведенному порядку: мужское население обрекалось на смерть, женское обращалось в рабство, селения и города сжигались, золото и драгоценные вещи переходили в распоряжение варваров. Константинопольский двор, не имевший силы остановить натиска готов, назначил Алариха главнокомандующим в восточной Иллирии в справедливом расчете, что, получив в законное обладание эти земли, варвары прекратят опустошения. Недолго, однако, вестготы оставались спокойными и в Иллирии. Поселившись со своим племенем на распутье между двумя половинами Римской империи, Аларих оказался третьим римским императором, — с той особенностью, что, не будучи по имени императором, он был им в действительности и мог распоряжаться судьбами Империи, — преимущество, которого лишены были оба титулованные императора. В следующем же году, после своего назначения главнокомандующим Иллирии, Аларих двинулся с вестготами в Италию и овладел средней частью ее до самого Тибра. Успехи византийского полководца Стилихона на время задержали воинственные порывы вестготов в Италии, но в предпринятый Аларихом в 408 г. новый поход на Италию он осадил Рим, взял его, разграбил, отпустив богатейшие сенаторские фамилии нищими, скитавшимися потом по африканскому берегу и св. местам Палестины, назначил Аттала римским императором и удалился со своим войском в Кампанию. В этом благодатном крае Италии варвары предались всем наслаждениям роскоши: побежденные ими жители доставляли в их стан хлеб, мясо и вино, а взятые в плен сыновья и дочери римских сенаторов подавали им в награбленных золотых кубках вино, когда они пировали, лежа под платанами, рассаженными с таким искусством, что не пропускали палящих лучей солнца. В 410 г. Аларих умер, и его преемником стал Атаульф, сильный и красивый воин.  [10] При Атаульфе вестготы снова поднялись со своего места, двинулись в Галлию и овладели ее югом — от Роны и Гаронны до Пиренеев. Это было в 412 г.; в ближайшие же годы они перешли Пиренейские горы, прогнали поселившееся здесь племя вандалов и из центра Испании и юга Галлии образовали могущественное вестготское королевство, существовавшее более столетия. Здесь продолжительные странствования вестготов по Европе закончились. За исключением Британии, они поочередно овладевали всеми главными провинциями Римской империи, избороздили Европу по всем направлениям и, остановившись в лучших ее частях, сами потом подверглись печальной участи. В VI в. часть вестготов, жившая в Галлии, была покорена франками и постепенно слилась с ними, а в начале VI в. их испанские владения подпали власти арабов.

Другой характерный пример бродячей жизни в эпоху переселения представляет собой история вандальского племени. Вандалы обитали первоначально на крайнем северо–востоке нынешней Германии в пределах реки Вислы, но при Константине Великом и с его позволения они поселились в Паннонии между Дунаем и Дравой. Вторжение гуннов, раскинувшихся в своем движении до Дуная и не перестававших с оружием в руках и отдельными отрядами появляться среди германских племен, заставило и вандалов подняться из Паннонии и искать более безопасного местожительства. Соединившись с аланами и гепидами, вандалы густыми толпами двинулись в пределы Западной Римской империи, увлекая за собой многочисленные свевские племена. Их первоначальной целью была Галлия, остававшаяся совершенно беспомощной перед этим вторжением, так как все римские войска были выведены из нее для защиты Испании. Прорвавшись за Рейн, они опустошительным потоком разлились по всей Галлии от океана и Рейна до самых Пиренеев. Разорив галльские города, вандалы двинулись далее в Испанию и заняли южную часть ее, Андалузию. Таким образом, с северо–востока Средней Европы вандалы пробрались на крайнюю западную оконечность европейского материка. — Вскоре значительная часть их совсем оставила Европу. Познакомившись путем мореплавания и разбойнических набегов с богатыми африканскими провинциями Империи, вандалы пришли к убеждению, что было бы очень недурно поселиться в этом роскошном крае. В 429 г., через 20 лет после завоевания Южной Испании, они переправились через Гибралтарский пролив и на развалинах опустошенной провинции, бывшей сотни лет житницей Рима и Италии, основали Вандальское королевство, оставившее по себе дурную память в истории. Это было разбойническое царство, жившее набегами и грабежом и в особенности выдававшееся своим презрением к образованию и искусству. Современные летописцы называют это племя самым малодушным и в то же время самым жестоким из всех германских племен. Тем не менее, построив в Карфагене флот, вандалы более века господствовали на Средиземном море, наводя своим появлением ужасы на его северные берега. Впрочем, под знойным небом Африки вандалы утратили свою прежнюю энергию; их лица от невоздержности и пресыщения потеряли свою мужественную свежесть, и сила, которой они раньше славились, растрачена была на оргии. Каждый день они много времени проводили в бане, и каждый день обед их состоял из самых изысканных кушаний, какие могли только доставить земля и море. Почти все они носили золотые украшения и щегольскую одежду; многие из них жили в садах, украшенных бассейнами, фонтанами, искусственными ручьями, и проводили почти все время в пирах и развлечениях. Один из современных вандалам историков называет их самым изнеженным из всех известных ему народов. Когда в 553 г. войска византийского полководца Велизария высадились на берега Африки, этот изнеженный народ не мог оказать ему достаточного сопротивления. Менее чем в один год Велизарий покорил Византии все Вандальское королевство, и через некоторое время само имя вандалов стало сохраняться только в отряде византийской конницы, образованном из африканских пленников.

II. В своем преследовании готов гунны остановлены были Дунаем, который в течение полувека и охранял Римскую империю от напора их полчищ. Раскинувшиеся на широком и ровном пространстве, лежащем между этой рекой и Волгой, гуннские орды того времени еще не представляли собой чего-либо цельного, тесно сплоченного. Они распадались на несколько отдельных племен, из которых каждое имело своего особого князя — вождя и действовало совершенно самостоятельно. Никто так ловко не мог воспользоваться этим разъединением гуннских сил, как римская политика, сумевшая привлечь к себе на службу даже гуннов. Но если некоторое время области Империи были безопасны от гуннов и пользовались для своей защиты их силами, то нашествие азиатских варваров все-таки страшным бедствием отозвалось и на них. Оставляя на время в покое Империю, даже служа под ее знаменами, гунны широко распространяли на Западе свое оружие между соседними племенами. Скоро их палатки появились на среднем течении Дуная, так что германские и славянские народы, не успевшие бежать от них, одни за другими должны были покориться им. Таким образом, в недрах гуннов постепенно скоплялась великая военная сила, которая была тем более страшной для Европы, что она скоро стала повиноваться только одной воле. Тот, кто сумел сосредоточить эту силу в своих руках и направить ее сообразно со своими желаниями, был Аттила, прозванный «бичом Божьим».

Едва ли кто-нибудь из завоевателей древних и новых народов, не исключая и Александра Македонского, оставил по себе такую память в истории и преданиях народов, как Аттила. Бесчисленное множество легенд, сказаний и поэм группируется около его имени, и в них Аттила является не одним и тем же лицом, но с одним и тем же характером и значением. Его облик изменяется сообразно тому народу и тому направлению, к которым принадлежит сказание. Конечно, в этих сказаниях образ Аттилы совершенно оторван от исторической почвы, которой он принадлежит, и сам Аттила становится мифом, а не лицом историческим; правда и то, что соединить в одно целое эти легендарные сказания, составить один характер из этих бесчисленных и разнообразных черт совсем невозможно; тем не менее эти легендарные и мифические сказания об Аттиле имеют высокое историческое значение. Если по ним нельзя воссоздать образ исторического Аттилы, то они предоставляют нам множество отдельных, чисто исторических подробностей, обойденных молчанием современными хронистами, а главное — они передают впечатление, произведенное Аттилой на то или другое племя, указывают на его историческое значение для той или другой народности. Вот почему один из новейших биографов гуннского завоевателя, Амадей Тьерри, издавший в 1856 г. историю Аттилы и его преемников, весь второй том своего труда посвящает изложению и разбору этих легенд.

Все предания и легенды об Аттиле распадаются на три главные отдела. К первому циклу принадлежат сказания латинских племен, большей частью собранные и изложенные западным духовенством. В этих христианских легендах Аттила является прежде всего бичом Божьим, т. е. орудием Провидения, ниспосланным на римский мир в наказание за грехи его. При таком мистическом воззрении исторический Аттила должен был, разумеется, отойти на второй план, уступить место легендарному герою. Мистический интерес господствует во всех этих сказаниях, и борьба с азиатскими кочевниками приобретает характер борьбы религиозной, при котором естественная связь событий упускается из виду во имя высших, назидательных целей сказания. Ничто так хорошо не характеризует этого круга легенд, как рассказ о Каталаунской битве, сохраненный у Иордана. В тревожную ночь перед решительной битвой, повествует Иордан, солдаты Аттилы захватили в соседнем лесу пустынника, который слыл за прорицателя; Аттиле пришло на мысль спросить его о своей судьбе: «Ты бич Божий, — отвечал ему пустынник, — и палица, которой Провидение поражает мир; но Бог по воле Своей ломает орудие Своей кары и по Своим предначертаниям передает меч из одних рук в другие. Знай же, что ты будешь побежден и через это поймешь, что твоя сила не от мира сего». — Мысли, которые вложены здесь в уста пустынника, и составляют собой основную идею и характерный колорит всех христианских сказаний об Аттиле.

Второе место в преданиях об Аттиле занимают германо–скандинавские легенды. На германском севере имя Аттилы изменилось в Этцеля, да и облик его получил совершенно иную окраску. Аттила германских сказаний напоминает скорее Карла Великого, как он изображается в рыцарских романах, чем действительного гуннского вождя. Кровожадный монгол здесь является мирным владыкой, простодушным и гостеприимным владельцем и веселым собеседником. В военных действиях он стоит на заднем плане; оружием распоряжаются по преимуществу его вассалы, далеко превосходящие его в славе военных подвигов. Еще своеобразнее и еще интереснее предания венгров, этих прямых потомков гуннов. В них Аттила представляется в полном смысле народным вождем, любимым героем, отцом народов. Ужас врагов Венгрии, пока венгры остаются язычниками, он становится в их сказаниях каким-то патриархом, когда и они принимают христианство. Аттила, по позднейшим венгерским легендам, является уже родоначальником св. Стефана. Заметим, между прочим, что само имя Аттилы Забелин, считающий гуннов славянским племенем, производит от «тата — тятя» = «отец», и ставит его поэтому в такое же отношение к славянскому племени, в каком понимают его венгерские легенды.