Шрифт:
Чуть в стороне на совершенно пустой площади стоял прямой как палка Кюхельбекер.
Он не делал попытки приблизиться к Егору. Просто смотрел — то ли на него, то ли на кострище.
Егор с трудом тащился за доктором.
Когда они проходили мимо Кюхельбекера, тот сказал — скорее доктору, чем Егору:
— Я ведь любил ее.
— Ах, чепуха! — сказал доктор. — Вы никогда не любили. Вы не способны любить.
— Ты ошибаешься, Леонид, — сказал Кюхельбекер с горечью. — Но мне не везло. К тому же она всегда помнила, что она — маркиза.
— Она была такая же маркиза, как я китайский император.
Егор всем весом опирался на маленького доктора. Тому было тяжело, он даже клонился под этой ношей.
Егор не хотел оборачиваться к кострищу, но обернулся.
— Чего ты хочешь, мальчик? — спросил Кюхельбекер.
Он был высокий, сухой и, наверное, ломкий, как богомол. Если нажмешь как следует, рука треснет и отломится, как сухая ветка.
— Вы же знаете, — сказал Егор. — Я хочу уйти отсюда.
— Это очень трудно сделать, — сказал Кюхельбекер.
От неожиданности Егор даже остановился, чуть не свалив доктора.
— Значит, можно? Все-таки можно? — Егор даже оторвался от доктора и сделал шаг к Кюхельбекеру.
— Не место и не время для разговора, — сказал Кюхельбекер.
Они не успели дойти до медпункта. У входа в вокзал их ждал велосипедист.
— Молодого человека ожидают у императора, — сказал он.
— Нет, нет, нет! — воскликнул доктор. — Он болен, ему требуется отдых.
— Приказано доставить!
— Пускай идет, — произнес Кюхельбекер. — Я там буду тоже.
— Как только освободитесь, — сказал доктор Егору, — сразу ко мне.
— А куда же еще, — ответил Егор. — У вас Люська.
Император встретил его жирным хохотом.
Он сидел на своем троне в комнате милиции, вокруг горбились холмы ковров. В углах комнаты горели керосиновые лампы.
— В обморок упал! — смеялся император. — Ты что же, не видал раньше, как баб на кострах жгут?
Егор не ответил. Вопрос был издевательский. Император знал, что Егор не мог этого видеть.
— Хочу поговорить с тобой об интересных вещах, — сказал император. — Сегодня я свободен.
Егор плохо себя чувствовал, словно заболел гриппом, — голова гудела, и в горле першило.
— Пускай он сядет, — сказал старик Кюхельбекер. — Мальчик устал.
— Пора быть мужчиной, — возразил император. Но тут же смилостивился и велел садиться на ковер.
Егор уселся на мягкую вершину коврового холма.
Когда император двигал головой, на лысине вспыхивало множество зайчиков от керосиновых ламп.
— А ты уйди, — велел император Дантесу, который сунулся было в дверь.
Наступила пауза. Она длилась с минуту. Император разглядывал Егора. Потом спросил:
— Каким видом спорта занимаешься?
— Легкой атлетикой, — сказал Егор. — Но нерегулярно. А еще в детстве меня отдавали в теннисную школу, но я не показал себя.
— Себя надо показывать, — сказал император. — А как вообще в Москве обстановка?
— Какая обстановка?
— Политическая.
— Много интересного, — сказал Егор. — Магазины открываются…
— Преступность растет?
— Преступность растет. Рэкет. Мафиозные разборки.
Император сочувственно покачал головой.
— А у нас этого нет, — сказал он. — У нас порядок.
— У вас порядок — жечь людей! — вырвалось у Егора.
Император усмехнулся:
— Иногда приходится прибегать к жестким мерам. Что делать, если люди возомнили себя бессмертными? Хотя бессмертия как такового не бывает. Продление жизни, как правило, объясняется падением других функций.
Почему-то император показал на Кюхельбекера. Он подождал, пока Егор очистит банан, и спросил:
— А что еще? Ты рассказывай, рассказывай. Например, о своей семье.
— Семья как семья.
— Отец есть?
— Есть.