Чуть в стороне на совершенно пустой площади стоял прямой как палка Кюхельбекер.

Он не делал попытки приблизиться к Егору. Просто смотрел — то ли на него, то ли на кострище.

Егор с трудом тащился за доктором.

Когда они проходили мимо Кюхельбекера, тот сказал — скорее доктору, чем Егору:

— Я ведь любил ее.

— Ах, чепуха! — сказал доктор. — Вы никогда не любили. Вы не способны любить.

— Ты ошибаешься, Леонид, — сказал Кюхельбекер с горечью. — Но мне не везло. К тому же она всегда помнила, что она — маркиза.

— Она была такая же маркиза, как я китайский император.

Егор всем весом опирался на маленького доктора. Тому было тяжело, он даже клонился под этой ношей.

Егор не хотел оборачиваться к кострищу, но обернулся.

— Чего ты хочешь, мальчик? — спросил Кюхельбекер.

Он был высокий, сухой и, наверное, ломкий, как богомол. Если нажмешь как следует, рука треснет и отломится, как сухая ветка.

— Вы же знаете, — сказал Егор. — Я хочу уйти отсюда.

— Это очень трудно сделать, — сказал Кюхельбекер.

От неожиданности Егор даже остановился, чуть не свалив доктора.

— Значит, можно? Все-таки можно? — Егор даже оторвался от доктора и сделал шаг к Кюхельбекеру.

— Не место и не время для разговора, — сказал Кюхельбекер.

Они не успели дойти до медпункта. У входа в вокзал их ждал велосипедист.

— Молодого человека ожидают у императора, — сказал он.

— Нет, нет, нет! — воскликнул доктор. — Он болен, ему требуется отдых.

— Приказано доставить!

— Пускай идет, — произнес Кюхельбекер. — Я там буду тоже.

— Как только освободитесь, — сказал доктор Егору, — сразу ко мне.

— А куда же еще, — ответил Егор. — У вас Люська.

Император встретил его жирным хохотом.

Он сидел на своем троне в комнате милиции, вокруг горбились холмы ковров. В углах комнаты горели керосиновые лампы.

— В обморок упал! — смеялся император. — Ты что же, не видал раньше, как баб на кострах жгут?

Егор не ответил. Вопрос был издевательский. Император знал, что Егор не мог этого видеть.

— Хочу поговорить с тобой об интересных вещах, — сказал император. — Сегодня я свободен.

Егор плохо себя чувствовал, словно заболел гриппом, — голова гудела, и в горле першило.

— Пускай он сядет, — сказал старик Кюхельбекер. — Мальчик устал.

— Пора быть мужчиной, — возразил император. Но тут же смилостивился и велел садиться на ковер.

Егор уселся на мягкую вершину коврового холма.

Когда император двигал головой, на лысине вспыхивало множество зайчиков от керосиновых ламп.

— А ты уйди, — велел император Дантесу, который сунулся было в дверь.

Наступила пауза. Она длилась с минуту. Император разглядывал Егора. Потом спросил:

— Каким видом спорта занимаешься?

— Легкой атлетикой, — сказал Егор. — Но нерегулярно. А еще в детстве меня отдавали в теннисную школу, но я не показал себя.

— Себя надо показывать, — сказал император. — А как вообще в Москве обстановка?

— Какая обстановка?

— Политическая.

— Много интересного, — сказал Егор. — Магазины открываются…

— Преступность растет?

— Преступность растет. Рэкет. Мафиозные разборки.

Император сочувственно покачал головой.

— А у нас этого нет, — сказал он. — У нас порядок.

— У вас порядок — жечь людей! — вырвалось у Егора.

Император усмехнулся:

— Иногда приходится прибегать к жестким мерам. Что делать, если люди возомнили себя бессмертными? Хотя бессмертия как такового не бывает. Продление жизни, как правило, объясняется падением других функций.

Почему-то император показал на Кюхельбекера. Он подождал, пока Егор очистит банан, и спросил:

— А что еще? Ты рассказывай, рассказывай. Например, о своей семье.

— Семья как семья.

— Отец есть?

— Есть.