Я смотрела на него не отрываясь, забыв обо всем на свете. У меня было ощущение, что все эти придуманные им истории он рассказывает только для меня одной. Я вдруг поняла - это моя судьба, больше мы не сможем друг без друга. Гости, казалось, вообще ничего не замечали. Внезапно он протянул мне через стол руку. Я подала ему свою. И, не разжимая рук, - гости вынуждены были пригнуть головы к столу - мы пошли к выходу. Ах, каким удивительным был твой отец, этот маленький, с виду такой невзрачный человек! Просто удивительным!”

Она заплакала. “Я его очень, очень любила. Иногда я думаю - если бы я не встретила его, я бы сейчас в полной безопасности, обеспеченно и без забот жила в Америке”. “Но тогда ты бы никогда не познакомилась со мной!”

“Ты прав”, - обнимая меня, ответила мать.
– “Что значит Америка по сравнению с тобой?”

На следующее утро я проснулся от непривычного шума. Мать стояла у окна и смотрела во двор. Заметив, что я уже не сплю, она обернулась в мою сторону: “Они выводят людей из садовых домиков!”

Спрыгнув с кровати, я подбежал к окну. Одетые в черную форму, в стальных касках и со штыками наперевес, эсэсовцы подгоняли людей, торопили их.

“Нам надо побыстрее одеваться”, - сказал я. Обернувшись, я оцепенел от ужаса: мать сидела на кровати и беззвучно плакала, глядя перед собой. Она как-то сразу постарела и выглядела бесконечно уставшей.

“Мама, одевайся, пожалуйста. Нам надо уходить”.

“Куда?” - истерически закричала она.
– “Куда нам идти? Ты разве знаешь, куда мы можем идти?”

Она кричала как безумная. Такой я никогда ее не видел. Передо был совершенно чужой, незнакомый человек. И я ударил ее. Ударил изо всех сил. По лицу. В тот момент я не сознавал, что делаю, но в следующую секунду понял - я совершил что-то ужасное.

А она сразу успокоилась и безо всякого возмущения спросила: “Ты ударил мать?”

От ужаса я ничего не мог ответить. Мать легко провела рукой по моим волосам. “Одеваемся. С собой ничего не берем. Оставь все как есть. Только деньги и мои украшения. Быстрей, быстрей, быстрей!”

Она засовывала все в сумку, одновременно одеваясь и торопя меня.

Мать сорвала с моего пальто и курточки желтую звезду. То же самое она проделала со своим костюмом и зимним пальто. Мы бросились мимо кухни к выходу из квартиры. Дверь в комнату соседей по квартире была открыта, они могли нас видеть. Но они не показывались. В кухне тоже никого не было. Но в эту минуту мне было не до соседей - все мысли были сосредоточены на одном: нам нужно уйти, и поскорее. В доме, где мы жили, была очень красивая деревянная лестница и исправно работавший лифт. Но работал этот лифт медленно. Как только мы вышли из квартиры, я сразу же нажал кнопку вызова. Мы услышали, как лифт пришел в движение. Но как медленно, как медленно! Перегнувшись через лестничные перила, мать напряженно вглядывалась вниз.

И они появились. Мы слышали, как загрохотали их сапоги.

Я все еще держал палец на кнопке. “Чертов антисемит!” - шепотом выругал я медленно поднимающийся лифт.

“Ты что-то сказал?” - спросила мать. Она казалась совершенно спокойной. “Лифт никак не поднимается!”

“Посмотрим, кто будет здесь раньше”, - усмехнувшись, прошептала она.

И в этот момент лифт пришел. Войдя в лифт, мать нажала на кнопку первого этажа и крепко прижала меня к себе: “Вот видишь, лифт вовсе не антисемит!”

Выйдя из лифта на первом этаже, мы услышали - они уже были наверху и барабанили в двери. У входа в дом стояли мужчины в черной форме. “Что здесь происходит?” - обратилась к ним мать.

Человек в черной форме мельком взглянул на нее: “Не стойте здесь, проходите!”

Нам не нужно было повторять это дважды. И тут моя мать сделала нечто совершенно неожиданное. У меня и сейчас начинается сердцебиение, стоит мне об этом вспомнить.

Мы уже миновали двор и вышли на улицу. Внезапно мать выпустила мою руку и пошла назад к дому. Подойдя к входной двери, она заглянула в подъезд и спросила что-то у человека в черной форме. Тот отрицательно покачал головой, и мать медленно, неспеша вернулась ко мне. Я никогда не интересовался, что она сказала ему или о чем его спросила.

Мы спустились вниз по Айзенахерштрассе, пересекли Груневальдштрассе и пошли дальше. На Розенхаймерштрассе мы увидели толпу людей.

Мы бессознательно подошли ближе. Смешавшись с толпой, мы протиснулись в первые ряды, чтобы увидеть, что происходит.

Розенхаймерштрассе была улицей, заселенной по преимуществу евреями. И теперь ее обитателей - мужчин, женщин, детей - люди в черных формах выводили из домов и грубо заталкивали в стоявшие наготове грузовики с открытыми кузовами. Из одного из домов вместе с другими вышла старая женщина. Она вела за руку девочку лет шести.