Когда я со своим бландербассом появился на пороге, мастер Пук дремал за прилавком, укутавшись в шерстяной плед. Мастер Пук был робким человеком, единственным желанием которого было жить в мире и согласии со все­ми и каждым, а я, надо сказать, был в ту пору выше и крупнее большинства мальчишек моего возраста. Когда мастер Пук открыл глаза и увидел перед собой вооружен­ную персону, он тут же юркнул под прилавок, прикрыв го­лову здоровенной сковородой: ему явно почудилось, что сами Дуны надумали почтить его своим визитом. Сказать по правде, ошибка лавочника польстила мне чрезвы­чайно.

— Чего вы так испугались, мастер Пук? Неужели вы полагаете, что я не умею обращаться с огнестрельным оружием?— спросил я, в шутку направляя на лавочника свой бландербасс.

— Господи, Джон Ридд, мальчик мой дорогой! — узнав меня, залепетал мастер Пук.— Убери ружье и ты полу­чишь лучшее из того, что найдется у меня в лавке.

Лавочник мечтал только о том, чтобы я поскорее убрал­ся со своим бландербассом. Никогда в жизни — ни до, ни после этого — не покупал я порох так дешево, так что за один-единственный шиллинг я купил его целых два пакета, таких больших, что пришлось навьючить их на Пегги, и впридачу я приобрел здоровенный кусок свинца. Мало это­го, мастер Пук насыпал мне большой кулек конфет для Анни, и это, я полагаю, было от чистого сердца, потому что сестренка у меня была такая хорошенькая, такая добрая и славная девочка, что в нашем Орском приходе ее знали и любили все.

Когда я покинул Порлок, было еще светло. Тяжелые пакеты с порохом бились один о другой у меня за спиной, и мне все казалось, что от этого они могут взорваться в любой момент, да так, что я только полечу вверх тормаш­ками через холку Пегги.

А потом над холмами поднялась луна. Я порадовался ей, потому что вокруг стало немного светлее, но тут же струхнул, потому что по земле побежали длинные тени, и в каждой мне стало мерещиться невероятное страшилище. Я поминутно хватался за коротенький свой бландербасс, го­товый выстрелить в любого обидчика и моля Бога, чтобы мне и в самом деле не пришлось сразиться с настоящими разбойниками. Когда я проезжал мимо того места, где Дуны убили моего отца, я похолодел от страха и, припав к холке Пегги, закрыл глаза.

Однако я не встретил на дороге ни души, доехав до са­мого дома, где меня встретила горько плачущая матушка и служанка старая Бетти.

— А теперь иди за мной, — шепнул я сестренке Анни, как только закончился ужин, — и если никому не разболта­ешь, я тебе кое-что покажу.

Я хотел, чтобы Анни подержала мне специальный ковш, где у нас плавили свинец перед тем, как он превращался в блестящие круглые пули, но Бетти все время подгляды­вала за мной, и мы никак не могли начать работу до тех пор, пока Бетти не отправилась спать. Ей показалось, буд­то я что-то где-то собрался припрятать. Она вообще не до­веряла мужчинам, потому что лет сорок-пятьдесят назад не­кий джентльмен пообещал на ней жениться, да так и не женился, и с той поры Бетти решила, что все мужчины от колыбели до самой могилы только тем и занимаются, что лгут женщинам, а те и вовсе дурехи, потому что в ответ на мужские сказки готовы тут же развесить уши.

Наша ферма Плаверз-Барроуз, что означает Ржаночьи Холмы [20] , расположена на косогоре у подножья мрачной горы, покрытой бедной растительностью. На этом фоне на­ша ферма представляется райским местечком: трава здесь ярко зеленая, сочная, разбит фруктовый сад, а ручей, хотя его не сразу разглядишь в траве, слышен везде и повсюду. Река Линн [21] протекает прямо через двор фермы, и наши чудесные луга лежат по обе стороны, а потом Линн сво­рачивает на участок Николаса Сноу, что граничит с нашим земельным наделом.

Вниз по течению, в двух милях от фермы, в Линн впа­дает другая река — Беджворти [22] , и Линн, обретая полноводье, становится настоящей рекой. Здесь много рыбы, и чем дальше уходишь вниз, тем больше рыбы можно пой­мать, потому что дальше Линн становится глубже, а чем глубже дно, тем больше на нем корма для рыбы. Летом, когда матушка отпускала меня с фермы, я приходил сюда с Анни — ей без меня на ферме было скучно — и на червяч­ка, насаженного на крючок, мне удавалось наловить целую корзину форели и всякой другой рыбы, что водится в здеш­них местах. Из всего, чем мне забивали голову в Бланделл-Скул, я научился только двум полезным вещам: рыбной ловле и плаванию. Кстати, насчет плавания — эту науку мне преподали самым жестоким образом. Ученики старших классов сталкивали нас, малышню, в реку, где поглубже, одного за другим, а потом наблюдали с берега, как мы бес­помощно идем ко дну и как, всплывая, мы отчаянно бьем руками по воде и пускаем пузыри. Что и говорить, когда стоишь на берегу и тебе ничто не угрожает, то полюбовать­ся на это барахтанье — одно удовольствие. Меня сталкивали в воду только один раз, потому что во второй, третий и все последующие разы я прыгал туда сам: наплескавшись в Линне во время каникул, я не боялся реки, протекавшей около школы. Хочу подчеркнуть: не дома, а именно в Бланделл-Скул я научился плавать как следует, потому что мучители из старших классов не оставили мне иного выбора.

Когда я отправлялся удить рыбу вниз по течению Линна, я часто брал Анни с собой. Случалось, я даже переносил ее на спине с одного берега на другой, если дно было глу­боким и каменистым. Мы с Анни обследовали на Линне многие места, но к Беджворти мы не осмеливались подхо­дить. Мы знали, что она глубокая и что в ней полно рыбы, но мы знали также и то, что она вытекает из Долины Дунов и что до входа в Долину здесь рукой подать — всего какая-нибудь миля или около того. Но однажды — мне уже было четырнадцать лет, и, помню, в тот день я надел но­вую пару штанов и синие шерстяные чулки, связанные матушкой,— так вот однажды я побывал и на Беджворти.

Матушке в ту пору нездоровилось, и она даже переста­ла есть. Меня это чрезвычайно обеспокоило, и я припомнил, как один раз я привез ей из Тивертона банку соленых голь­цов [23] , и они ей так понравились, что она сказала, что за всю жизнь не ела ничего вкуснее. Может, ей просто хоте­лось сделать мне приятное, а может, ей и впрямь понрави­лось мое угощение, но думаю все же, что она не слукавила, и, как бы там ни было, я решил наловить для нее гольцов и засолить их так, как это делали в Тивертоне.