Мы решили не испытывать судьбу и ехать в Лондон тотчас же, не нарываясь на дальнейшие неприятности. Благодаря этому мне не довелось увидеть кошмарных кро­вавых сцен, ставших обычным явлением в наших краях в течение следующих двух недель после нашего отъезда. Мы доскакали (Джереми Стикльз раздобыл мне лошадь) до Уэлза, где мы остановились в первую ночь, а наутро мы отравились дальше в сопровождении нескольких пеших солдат. Так, медленно, но верно, мы добрались до столицы, заглянув по дороге в Рединг и Бат.

При виде Лондона я забыл о пережитом, и сердце мои потеплело от нахлынувших чувств. Лондон восхитил моим множеством огней — факела горели здесь почти на каждом углу — и громадными вывесками. Но более всего я растрогался при мысли о том, что на одной из этих улиц живет моя Лорна и что, гуляя по ним, она, быть может, хотя бы иногда вспоминает о днях, проведенных на ферме Плаверз-Барроуз. Нет, я не стану ей навязываться, но мне хотелось, по крайней мере, узнать, что она намерена делать даль­ше, — уж на это-то, памятуя о нашей старой дружбе, я имел право. Если она не захочет знаться со мной, между нами все кончено. Я не какой-нибудь Ромео, вздыхать и плакать от любви не стану, и никто не догадается, как мне на самом деле тяжело — никто, кроме Анни.

Но если Лорна любит меня по-прежнему, — а я в глубине души надеялся, что это так, — тогда... Тогда меня ничто не остановит. Ее титул, положение, богатство,— будь оно проклято все, если оно отнимает у меня мою любимую!

Думая об этом, я ежеминутно переворачивался с боку на бок, не в силах уснуть в гостиничной постели. Я остановился в самом центре Лондона, а когда пришла ночь, миллионы блох, ошалев от радости, слетелись полакомиться здоровенным фермером и отделали меня так, что на следующий день мне было стыдно показывать прохожим свою физиономию.

На следующую ночь я остановился у бедной вдовы, шотландки. В доме было чисто, но когда после ужина я заявил вдове, что я еще бы чего-нибудь поел, она посмотрела на меня, как на сумасшедшего, хотя я готов был сполна заплатить за каждый лишний кусок. Жилище пришлось сменить снова. Я вернулся к старому своему хозяину, меховщику по фамилии Рамсак. Он прекрасно помнил меня и с готовностью предоставил мне прежнюю мою комнату, и поскольку он был безмерно рад встрече, плату за помещение он увеличил на два шиллинга.

С Джереми Стикльзом мы условились, что из дома я буду уходить только в определенное время, потому что, объяснил он, в Вестминстер меня могут вызвать в любой момент и я всегда должен быть у Джереми под рукой. Зачем вызвать, я не знал, но надеялся, что все будет хорошо, однако мне стало не по себе, когда я понял, что большую часть дня я вынужден буду сидеть дома и возможностей разыскать Лорну у меня почти не останется.

По этой и по многим другим причинам, — одной из которых была моя собственная гордыня, — получилось так, что прошло почти пять недель, прежде чем я встретился с Лорной. И все же я многое узнал о ней за это время, при­чем не от кого иного, как от моего домохозяина. Его часто вызывали в аристократические дома снять мерку и показать готовые образцы, и поэтому он знал, что делается в высшем свете не хуже, чем то, как выделывается лисья шкурка. Стоило мне намекнуть на леди Лорну Дугал, как на лице старого меховщика появилась сладчайшая улыбка и мне сразу стало понятно, что я ему напомнил о весьма — весьма! — высокородной особе. Моя физиономия при этом уныло вытянулась, потому что сразу стало понятно: чем выше положение Лорны, тем труднее мне будет на ней жениться. Меховщик — умильное выражение по-прежнему не покидало его лица, — заявил, что о леди Лорне он знает все.

— Вам может показаться, мастер Ридд, что поскольку ее милость из Шотландии, она не столь знатна по сравне­нию с нашей английской аристократией. Если вы так полагаете, то вы ошибаетесь, сэр. В жилах леди Лорны Дугал течет лучшая шотландская кровь, а ее пращурами были древние скандинавы. Матушка ее была из наиблагороднейших: ее предки — лорды Лорн, и они благороднее самих Аргайлов [68] . А ее отец был потомком короля Дугала, который сражался против Александра Великого.

Описывая Лорну, мастер Рамсак впал прямо-таки в логический экстаз, меж тем как я — в еще большее уныние.

От меховщика же я узнал, что королевский суд назначил графа Брандира, дядю матери Лорны, опекуном Лор­ны. Графиня Дугал была дочерью и единственным ребен­ком последнего лорда Лорна, на сестре которого был женат сэр Энсор Дун, меж тем как сам опекун женился на сестре графа Брандира. У лорда Брандира был загородный дом в Кенсингтоне [69] , где его племянница жила вместе с ним, когда ее величество, которая очень полюбила ее, не требовала ее к себе ко двору. Теперь, когда король начал посещать мессы в часовне Уайтхолла [70] , — а не в Вестминстерском аббатстве, как утверждали слухи, — он приказал открывать двери настежь, чтобы всякий мог видеть торжественное богослужение прямо из прихожей, едва переступив порог храма.

– Леди Лорна бывает там почти каждое воскресенье, ибо их величества весьма чувствительно относятся к тому, чтобы во время мессы присутствовала вся знать католического вероисповедания: это производит хорошее впечатление на подданных.

Среди тамошних привратников у моего меховщика были знакомые, и в одно из воскресений он устроил так, что меня пропустили в прихожую знаменитой часовни.

Стоя в толпе народа, я с нетерпением ждал появления королевской четы. Мне, безвестному человеку низкого происхождения, велели отступить подальше и занять место в темном углу, пропустив вперед тех, кто был «получше» меня.