— Поезда есть на подходе?

— Будут. Позвоню, дам команду.

Краснов говорил коротко, подражая военному коменданту. За резкими, броскими словами он скрывал свою растерянность и неясное представление новых обязанностей в этих напряженных и жестких условиях. Спросить у кого-либо стеснялся: эксплуатационник с двадцатилетним стажем — и вдруг спрашивать.

Наташа направилась в конец станции. Низкое солнце медно светилось в лужах. Где-то в стороне, за грудами битого кирпича, трепетно насвистывал скворец. Странно было слышать этот мирный переливчатый напев среди унылых скорбных развалин. Наташа замедлила шаги, прислушалась. Птица умолкла. Снова гнетущая тишина, только мелкие камешки скрипели под ногами да громко стучало сердце.

Над кирпичными стенами забурлил темно-корич-невый дым, округлой шапкой повисая в воздухе.

«Илья старается», — с гордостью подумала она.

Неожиданно снова началась стрельба. Наташа отбежала от путей, легла за бугорок. Почувствовала, как на виске колотится жилка. Девушка прижала ее ладонью, осмотрелась вокруг.

Прямо перед глазами колыхалась былинка. Стебелек у нее снизу зеленел. Наташе представилось, что это свежие соки пробиваются сквозь землю, оживляют помертвевшие зимой листки, раскачивают былинку, тормошат ее, ища выхода. Как та жилка, что бьется у нее самой на виске.

И Наташа увидела в этой травинке что-то родное, близкое, успокаивающее. «Правду говорят, — подумала она, — что на своей земле каждая веточка за тебя».

Взрывы отгремели. Наташа поднялась, зацепилась за что-то шинелью. Посмотрела вниз: пень, какой-то розовый налет на его срезе. Очевидно, сочились корни. «И здесь есть жизнь», — обрадовалась она.

Девушка тревожно оглянулась. Четыре стрелки в лабиринте искалеченных путей, скопления колотого камня и ломаного железа. Паровоз, словно игрушка, перевернут набок, беспорядочно раскиданы шпалы. Дугой согнут рельс, как бивень слона, торчит под откосом. Ямы с рваными краями заполнены мутной водой. «Воронки, — догадалась Наташа. — Сколько же их! Ночью можно оступиться. Надо запомнить. А где же пост?»

Из-под откоса вышел боец. Рослый, широкоплечий, в ладной шинели.

— Стрелочница новая, так сказать? — спросил он Наташу. — Идите сюда!

Девушка проворно сбежала к нему. Боец поймал ее за руку.

— Кочковаты наши асфальты. Ноголомные, так сказать.

Он заливисто рассмеялся, радушно пригласил:

— Пожалуйте…

В насыпи виднелась нора, прикрытая дверью пассажирского вагона. Наташа вошла. Полумрак. Железная печурка, телефон в деревянном футляре. На земляном полу — две доски, а на чурбане в углу — традиционная фронтовая коптилка из гильзы снаряда.

— Это же баня по-черному, — удивленно сказала Наташа, пригибаясь, чтобы не упереться в потолок. — Как вы тут живете? Мне одной ни за что не найти. Можно ведь лучше устроить?

— Не баня, а объект номер два, — поправил солдат, усаживаясь на кругляк бревна: стоять он не мог, не вмещался по росту. — А найти нас проще простого. Вон по тем проводам, что от столба пущены. Построить лучше, конечно, можно. Да приметит фриц. То самолеты напускал, теперь все из пушек бьет. В щепки расколошматит… Звать-то вас как, извиняюсь? Скажи- на милость, у меня тоже Наташа, жена…

Он свернул толстую самокрутку, пыхнул едким дымом.

— Чего-чего, а махры вдоволь. Одно удовольствие: у других и этого не бывает.

Он устало прикрыл глаза, минутой позже, позевывая, сказал:

— Вон там фонарь. Ночью будете сигнализировать, когда поезда принимать. А днем — семафор. Он тут рядом.

Последние слова солдат бормотал уже сквозь сон. Голова его упала на грудь, в носу засвистело.

Наташа осмотрела хозяйство, сходила на стрелки, изучила каждую тропку: кругом полно воронок. Было тревожно и радостно, что она, наконец-то, оказалась у настоящего дела.

Девушка вернулась в землянку. Сняв шинель, свернула ее, осторожно положила под голову солдата. Тот блаженно потянулся, чмокнул губами, повернулся на бок и затих. Он занял почти всю землянку, ноги его оказались за порогом.

Задребезжал телефон. Наташа кинулась к нему, боясь, что звонок разбудит солдата.

— Через полтора часа прибудут танки, — послышался голос Краснова в трубке. — Не танки, говорю, а «утюги». Понятно? Смотрите мне там. Не оплошайте в первый раз. Мы теперь на переднем крае. Гордитесь такой честью, комсомолка Иванова… Что?

Краснов поперхнулся и тихо кому-то сказал:

— Есть! Кончаю. Передаю трубку коменданту нашей станции, капитану…

Наташа прикрыла трубку ладонью, боясь рассмеяться.

— Товарищ Иванова? Где Перов?

— Пусть поспит, — совсем не по-военному попросила она.

Мошков хмыкнул, помолчал, строго предупредил:

— Через час растормошите — и ко мне. В дальнейшем прошу не пререкаться!

— Есть!

Наташа с удовольствием произнесла это короткое военное слово.

— Что есть? Где есть? — засмеялся Илья, появляясь у порога. — Хозяин, спрячь ходули!