Придя домой, Николай сразу занялся проявкой плёнки и печатью фотографий. Он, правда, боялся, что потеря памяти, которая происходила у него во время работы у Марфы Игнатьевны, подействует и на то, что он позабудет сделать снимки, которые должны были пролить свет на его работу. Но вытащив плёнку из бочка после проявки, он первое, что проделал, прежде чем повесить её просохнуть, это изучил, есть ли там что. Кадры были, значит, он всё же сделал то, что задумывал. Хорошо хоть на это ему не было наложено табу.

Пока плёнка подсыхала, Николай занялся подготовкой к печати фотографий. В этот момент раздался звонок. Николай, рыкнув недовольно, что ему мешают в самый ответственный момент - всё же ему не терпелось узнать, что там он нафотографировал, встал и пошел к двери.

В дверях стоял Лёнька:

– Привет. К тебе Русик не заходил?

– Нет, - нахмурился Николай при упоминании этого имени, - с каких это пор он ко мне без тебя приходить стал?

– Ну, кто его знает, - пожал плечами Лёнька, - Просто он дома не ночевал, я думал, ты чего знаешь.

– Не знаю я ничего о нём, - раздражённо ответил Николай, - А увидишь, если его, то передай, что он... Ладно, - отмахнулся Николай, - некогда мне. Я там фотками занимаюсь.

– Ну, раз некогда... Странный ты в последнее время какой-то.

– Извини, - уже более спокойно ответил Николай, - но мне, правда, некогда. Есть одно дело важное, которое я должен разрулить. Я тебе потом всё расскажу. Правда.

– Ну, смотри, - пожал на прощанье Лёнька, Николаю руку, - Сам обещал. За язык никто не тянул. Я теперь не отстану. Удачи!

Николай посмотрел в след спускающемуся по металлической лестнице другу, и улыбнулся:

'Как всегда, грохочет как бегемот'.

Наконец Николай мог приняться за печатанье фотографий. Он специально взял для съёмки цветную плёнку. Правда, у него на этот фотоаппарат было всего их две катушки. Достать плёнку такого формата можно было только с трудом. Редкая модель. Но для такого случая он решил пожертвовать одной из плёнок.

И вот проявилась первая фотография. Ничего вроде на ней такого примечательного - дорожка во дворе посыпанная песком, ну несколько луж непонятной тёмной жидкости. Может масло, а может ещё чего. Следующий снимок, той же дорожки, только уже посыпанной свежим песком и ни одной лужи на ней. Ну, делов-то - удивился Николай. Мало ли он таких пятен позасыпал в своё время на шабашках. То краску прольёшь, то ещё чего. Чего он там такого необычного увидел?

Дальше несколько фотографий было сделано вокруг подземного хода в глубине небольшого садика. Здесь опять были всё те же тёмные пятна, которые на следующих кадрах опять были ликвидированы разными способами, где вскопано, где присыпано тем же песком. Ну и в подземном ходе, тоже ничего странного не было - навскидку. Таких ходов по Ростову было уйма. Подземные катакомбы и всяческие пещеры, были под всем городом. О них ходили легенды. Чего только там не находили. И кто там только не скрывался - от бандитов ещё до революции и до немцев и партизан во время Великой Отечественной войны. Да и они с пацанами, как-то пытались забраться в один из таких тоннелей недалеко от Дона. Только дальше десяти метров вглубь они не продвинулись. Путь им преградил завал. А в сторону Дона, никто из них не рискнул ползти. Слишком узок был проход туда. Да и слава об этом тоннеле под Доном была ещё та...

Хотя на первых фотографиях вокруг подземного хода земля была сильно изрыта - верней даже сказать вытоптана. И было такое чувство, что этим ходом пользовались совсем недавно, и явно там прошёл не один человек. Уж с десяток это точно. Что это могло, значить, Николай сказать не мог. Ну, может следующие кадры, что-то прояснят.

Следующие кадры...

Лучше бы он не видел их... От всего увиденного дальше, Николая замутило. И было от чего.

На снимках была зафиксирована, как понял Николай по длинному уставленному всяческими блюдами столу, столовая. Снимок охватывал всю комнату, и что находилась за пища на столе, Николай никак не мог понять.

Хотя... Нет, бред! Этого не может быть!

Нужны были кадры стола, покрупней. И Николай сделал подряд четыре фотографии, со следующих снимков. В темноте пока они проявлялись и фиксировались, толком понять ничего было нельзя. Но вот Николай включил лампу над столом и пригляделся.

Теперь он понял, что за тёмные лужи были во дворе и на полу столовой - это была кровь. И не кровь, каких-то там животных, а ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ кровь. На одном из блюд лежала отрубленная человеческая рука. В центре стола стояла большая супница - заполненная человеческими внутренностями. Недоеденное человеческое сердце лежало в глубокой тарелке, наполовину заполненной кровью. На краю стола, валялся отрезанный большой палец руки и из него по белоснежной скатерти, на пол стекала струйка крови. Под одним из стульев лежал обглоданный добела, человеческий череп. Под ножкой другого стула Николай увидел частично раздавленный человеческий глаз. Стены, пол, и даже местами потолок были забрызганы кровью.

Николаю стало плохо, и он выскочил из квартиры на лестничную площадку и, прикрыв за собой дверь, уселся на порожек и стал глубоко вдыхать свежий воздух, чувствуя, как внутри растекается тяжелое предчувствие и пустота.

Ну, он и влип! Он слышал о людоедстве, но чтобы здесь...в Ростове. Да ещё с таким размахом.

'Да Николай, влип ты в дерьмо по самые уши'.

– Коленька, - раздался голос тёти Маши, как всегда выглядывающей из своего окна, - тебе что плохо? Может скорую вызвать?