— Да, это ясно даже ребенку, — повторил он, — и это означает также… Ах, никогда себе не прощу, я упустил Фантомаса!.. Безусловно, в карете ехал Фантомас, это он загнал ее на пустырь, здесь он мог с полной безопасностью придержать лошадь и соскользнуть на мостовую, в то время как я по глупости цеплялся за заднюю рессору. Он убежал, а карета еще катилась вперед… Но ведь когда я соскочил и подбежал к дверце, Фантомас, черт возьми, был от меня не более чем в десяти метрах!..

Фандор был в отчаянии. Только что проявив несравненную отвагу, он обвинял себя в небрежности и с обычной строгостью укорял себя:

— Надо было подумать, надо было сообразить…

Но тут же он вздрогнул.

— Все это так, — с казал он, — но в хорошую же историю я-то влип! Фантомас, если это был он, удрал, а я остался наедине с каретой, воняющей трупами, и с мертвецом на козлах! Весело, нечего сказать! Если вдруг появятся полицейские с обходом…

Внезапно среди потока беспорядочных мыслей одна особо пронзила его ужасом:

— Но этот мертвец… этот мертвец… он-то кто такой? И снова Фандор бросился к козлам и резким движением сорвал кожаный цилиндр. А когда голова трупа, наконец, обнажилась и предстала его взору в лунном свете, Фандор в испуге откинулся назад с криком:

— Шаплар! Это господин Шаплар! Этот мертвец, этот ночной извозчик — несчастный господин Шаплар!

Фандору на мгновение показалось, что он сходит с ума: еще бы — узнать господина Шаплара в привязанном к козлам трупе, изображающем ночного возницу обычной с виду кареты, подобной многим другим, что проезжают по всему Парижу, не возбуждая никаких подозрений.

Но вскоре ему удалось преодолеть ужас и вернуть привычное спокойствие. И поэтому с несколько нарочитой беззаботностью, за которой, естественно, еще скрывались остатки пережитого потрясения, он воскликнул:

— А, к черту! Тут и впрямь растеряешься: понять-то ни черта нельзя! Словом, остаются одно — пойти к Жюву.

Пойти к Жюву! Да, так он твердо решил, но — как пойти?

«Не могу же я, — думал Фандор, — бросить карету здесь на произвол судьбы. Как бы тут ни было безлюдно, все же вполне возможно, что кто-то по улице проедет, увидит ее, обнаружит мертвого кучера и это весьма усложнит расследование, за которое, несомненно, возьмется Жюв. Гм! С другой стороны, у меня нет ни малейшей охоты вести сей экипаж в полицейский участок и еще меньше хочется забраться на место, где сидел Фантомас, взяться за его вожжи и двинуться на улицу Бонапарт. Тогда что же?..»

Принять решение было нелегко, но рассудок Фандора был богат на хитроумные выдумки. Прошло не более минуты, и ночной извозчик уже нашел пристанище на пустыре, где не мог привлечь ничьего внимания. Для пущей безопасности Фандор распряг лошадь, а затем впряг ее снова, но головой к повозке.

— Ну-с, что скажете? — зубоскалил Фандор, по-прежнему стараясь бороться с волнением при помощи напускной веселости. — Покойник, экипаж и лошадки отдохнут часок-другой здесь, на пустыре. А к тому времени я вернусь вместе с Жювом и, будь я неладен, если мы вдвоем не сумеем…

Фандор выбежал с пустыря и осмотрелся: в ста метрах от него текла Сена, поэтому он двинулся в сторону виадука, решив, что ужас отступил, он опять был готов к борьбе, его заботило только одно — поскорее привести сюда Жюва и начать поиски таинственного владельца зловещей кареты, перевозившего труп несчастного господина Шаплара.

Странного прохожего, которого Жером Фандор встретил днем на берегу Сены, когда тот «беседовал» с бродячей собакой, и которого журналист рассматривал с удивлением, пораженный его речью и поведением, — этого прохожего звали Доминик Юссон.

Это имя знали все, кто жил по соседству с его скромным домишкой, стоявшим на набережной Жавель, возле моста Пуэн-дю-Жур, между железнодорожным полотном и кое-как мощеной улицей, ведущей к виадуку.

А больше о Доминике Юссоне никто из соседей ничего не знал. Однако о нем ходили зловещие слухи. На него распространялась та всеобщая неприязнь, которой, как правило, пользуются могильщики или палачи, вследствие чего эти люди, необходимые слуги общества, оказываются в то же время как бы выброшенными из этого общества. Между тем, Доминик Юссон не был ни палачом, ни могильщиком, и никто не приписывал ему занятий такого рода.

Чем же занимался Доминик Юссон?

Если здесь, в квартале Жавель, всем была знакома его коренастая крупная фигура, багровое лицо с угрюмым и несколько пугающим выражением, если дом его все видели только снаружи, если всем было известно, что он якшается лишь со своими четырьмя-пятью рабочими, такими же молчаливыми, страшноватыми и непонятными, как их хозяин, то был в Париже другой квартал, где Доминика Юссона знали гораздо лучше, хотя вряд ли ценили больше.

Позади Парижского института медицины, между главными его зданиями, фасадом выходящими на бульвар Сен-Жермен и новыми строениями, прозванными студентами «Павильонами практических занятий», находится улочка, которая, разветвляясь затем на два узких переулка, становится извилистой, темной, сырой, грязной и опасной, ибо посещают ее весьма подозрительные личности.