— Да.

Отряд выехал из Моровии через западные ворота и, к удивлению Рафаэля, их никто не преследовал. Мятежники, с печалью подумал он, вероятно, слишком заняты добычей в городе.

На приморской дороге было много мужчин, женщин и детей, спасавшихся бегством из Моровии. Дорога была забита ими, и они молили о помощи, стеная в ночной темноте, как заблудшие души.

Вопреки совету Барретта принц отпустил солдат двадцать из своей охраны, чтобы они охраняли беженцев.

Удача, казалось, сопутствовала принцу. Несмотря на уменьшившийся эскорт и наличие двух старых тюремных фургонов, замедлявших движение, отряд добрался до подъемного моста замка Сент-Джеймс без осложнений. Зато здесь его долго держала стража, выспрашивая о том и об этом, чтобы удостовериться, не водит ли их за нос банда наглых мятежников. Наконец, вволю наговорившись, охранники открыли массивные ворота и подняли решетку.

Усталый, Рафаэль въехал на главную площадь, слез с коня и отдал поводья конюху. Вокруг него было сущее столпотворение. Только что прибывшие люди рассказывали о столичных новостях тем, кто не выезжал из замка Сент-Джеймс.

Тюремные фургоны вызвали, естественно, большое любопытство, а когда стало известно, что арестованных посадят в подземную тюрьму, которую почти не использовали более пятидесяти лет, это вызвало еще большее возбуждение.

Внутренне опустошенный, Рафаэль стоял посреди дворца и, снимая перчатки, мечтал о бутылке прекрасного ликера в кабинете и о чистой пуховой кровати в своей спальне. Едва он отпустил охрану, как тонкая, стройная фигурка выскользнула из тени и преградила ему дорогу. Он уже хотел было выхватить меч, но тут узнал Анни.

Он улыбнулся, обратив внимание на ее мальчишеское одеяние. Он желал ее и желал так же сильно, как раньше… Нет, даже сильнее, ведь теперь он знал, какое наслаждение она может подарить. Но ему показалось нечестным признаться в этом даже самому себе.

— Уже поздно, мисс Треваррен, — заговорил он. — Вам пора быть в постели.

Свет от луны и огонь факелов причудливо отражались в ее рыжих волосах, и толстая коса, спадавшая с правого плеча, была похожа на язык пламени. Она выпрямилась и дерзко задрала свой прямой носик.

— К счастью, то время, когда мне напоминали, что пора спать, давно миновало, — холодно заметила она.

Но не выдержала принятого тона и в следующее мгновение бросилась ему на шею и уткнулась лицом в его плечо. Ее желанное тело вздрагивало в рыданиях и, хотя Рафаэль твердо знал, что небесные ангелы ждут, когда он отошлет ее от себя, он ничего не мог с собой поделать. Помедлив, он прижал ее к своей груди.

— Анни…

Больше он ничего не мог сказать, да и это она вряд ли услышала.

— Я думала, тебя убили! — всхлипывала она, обливая слезами его рубашку. — Я была уверена, что больше никогда тебя не увижу!

Мимо них прошел Барретт. Его взгляд на мгновение задержался на Рафаэле, но он ничего не сказал и не остановился.

— Чепуха, — успокаивал ее Рафаэль, раскрывая объятия.

Потом он взял в ладони милое личико и заставил ее посмотреть ему в глаза.

— Я живой и здоровый. А ты должна быть сильной, любимая. Никогда не делай меня слабее своими слезами.

Она кивнула и фыркнула с милым кокетством. Рафаэль обнял ее за плечи. Вместе они вошли в замок и уже приближались к главной лестнице, когда Анни с возмутительным простодушием заявила:

— Мне нужен меч, — потребовала она.

Рафаэль, который мечтал унести Анни в свою постель и понимал, что это невозможно, утешал себя перспективой стаканчика бренди, горячей ванны, вкусной еды и спокойного сна. Он уставился на нее в уверенности, что ослышался.

— Что? — по-дурацки переспросил он.

— Мне нужен меч. — Анни кивком головы показала на его саблю. — Не могу же я без оружия, ты понимаешь, я…

Рафаэль поднял руку, призывая ее к молчанию. Едва он вообразил Анни с пистолетом, луком, стрелами, с мечом или возле пушки, у него кровь застыла в жилах.

— Мисс Треваррен, — произнес он подчеркнуто ровным тоном. — В этом замке воюют только мужчины. Если вы действительно хотите мне помочь, постарайтесь поменьше доставлять хлопот, пока мы не вернем вас во Францию вашей семье.

Анни смотрела на него так, как будто он ударил ее. Рафаэль подавил острое желание схватить ее в объятия, зная, что если он это сделает, то забудет обо всем на свете, и плевать ему, будет правильно это или неправильно, честно или нечестно. Он совсем неплохо знал себя и знал, что может с ним сделать Анни Треваррен, но не мог допустить, чтобы страсть зачеркнула его собственные добрые намерения.

Анни презрительно фыркнула.

— Я понимаю, — сказала она.

— Хорошо.

Рафаэль вздохнул. Видит Бог, у него больше нет сил. Вопреки своим лучшим намерениям и здравому смыслу, он страстно желал найти успокоение в объятиях Анни, излить себя в ее теплую глубину. А если еще в одну прекрасную ночь создать с ней сына или дочь, которые будут жить после него… Это желание было таким острым и таким безнадежным, что он чуть не зарыдал от отчаяния.