— Да, — заторопилась Тоня. — Это всё мои подруги. Мы из разных классов. Нас отпустили гулять до обеда, а я их привела. Вы пустите?

— Тоня, но ведь… Нужно было хотя бы раньше договориться.

— Это верно, — вздохнула она. — Я рассказала, и им так захотелось… А потом мы узнали по радио, что сегодня «Тараканище», вот и пришли… Вы не думайте, мы будем тихо-тихо… Нельзя, да?

Четыре девочки, которых притащила с собой Тоня, с такой мольбой и надеждой смотрели на Рябикова, что казалось, от того, попадут они сейчас на балет или не попадут, зависит, жить ли им дальше на свете.

И Петр Васильевич не выдержал.

— Ждите тут, — скомандовал он и, оставив девчонок, кинулся внутрь театральных лабиринтов.

Что было делать?

Рябиков побежал к администратору. Тот сидел в своей крохотной, обвешанной афишами каморке, возле кассы, и, как нельзя некстати, говорил по телефону. Администратор кому-то очень мягко и очень обстоятельно в чем-то отказывал. По-видимому, человек, с которым он говорил, был тоже не из тех, что легко отступают, разговор грозил затянуться надолго.

Некоторое время понаблюдав за Рябиковым, который в нетерпении переминался с ноги на ногу у его стола, администратор сказал в трубку: «Подожди одну минуту» — и, прикрыв рукой мембрану, спросил:

— Что тебе, Петр Васильевич?

— Илья Маркович, — Рябиков молитвенно сложил свои жесткие ладони, — Христом-богом умоляю: устрой куда-нибудь детей! Пришли, понимаешь… Через десять минут начинаем.

— Минуточку, — повторил Илья Маркович в трубку и положил ее на стол. — Твои, что ли? — Он взял вечное перо и потянулся к маленькому блокнотику.

— Пятеро их, — выпалил Петр Васильевич.

— Что?!

Администратор положил перо.

— Все детдомовские, — поторопился разъяснить Рябиков.

— Детдомовские?! Откуда у тебя пятеро детдомовских? Ничего себе… Что вы хотите от меня, товарищи?!

У Ильи Марковича была такая привычка. Когда он отказывал в контрамарке кому-нибудь из сотрудников, он обращался к нему, как к осаждающей толпе.

— Вы что смеетесь, товарищи! — Администратор опять поднял трубку.

— Илья Маркович, прошу тебя! — хрипло проговорил Рябиков. — Девять минут осталось… Свои бы, не просил… Детдомовские!

— Детдомовские ходят организованно!

Петр Васильевич оперся руками о стол Ильи Марковича и навис над ним всем своим худощавым телом:

— Я тебя прошу. Слышишь, один раз так прошу… И не уйду. Не могу уйти… Нельзя мне их прогнать назад. Понимаешь, нельзя!..

Администратор снова прикрыл рукой мембрану и поднял голову. Никогда он еще не видел таким покладистого Рябикова. Илья Маркович понял — это уже не просьба. И Илья Маркович сдался.

— Под суд вы меня отдадите, товарищи! Пять штук, — плачущим тоном произнес он и снова взялся за перо. Лысина администратора почти уперлась в грудь Петра Васильевича. — В ложу дирекции… Скажешь, я велел посадить. Выговор я за вас всех схлопочу, товарищи.

Но Рябиков уже не слышал привычных причитаний. Схватив спасительную бумажку, он спешил к служебному выходу. Пять пар девчоночьих глаз встретили его единым молчаливым и тревожным вопросом.

— Бегите скорей кругом, раздевайтесь! — Он сунул бумажку Тоне. — Покажете контролеру. Она вас посадит.

— Я вам говорила! — вырвалось у Тони. — Побежали!

— Тоня! — Рябиков на секунду задержал девочку. — Когда окончится, подождите меня у входа.

— Хорошо! — крикнула она и исчезла в дверях вслед за своими подругами.

В регуляторскую он влетел за три минуты до начала. Отчаянно мигал сигнал вызова.

— Все в порядке, я на месте, — сообщил Рябиков в микрофон ведущему спектакль.

— Фу ты. — Слышно было, как помреж шумно вздохнул. — Где тебя носит? Тут уже не знаю что и делать… Предупреждать надо.

— Срочно был вызван начальством, — засмеялся Рябиков, устраиваясь на своей треноге. Он заглянул в глазок с правой стороны будки.

В полумраке директорской ложи у барьера появилось пять детских головок, и одна из них на тоненькой шее очень знакомая.

В антракте он купил апельсин, чтобы отдать его после спектакля Тоне.

Девочки ждали его на улице у служебного входа.

— Спасибо, спасибо!.. Вот так спасибо!.. — заплясав, стали визжать они на разные голоса, как только Рябиков, застегивая на ходу пальто, показался в дверях.

Пошли всей толпой, шумно обмениваясь впечатлениями.

Тоня была ближе других. Она все время поднимала голову и смотрела в глаза Петру Васильевичу.

— А почему, — вдруг спросила Тоня, — лягушка, когда испугалась, прыгала, прыгала, а потом взяла и пошла, как все люди?