– Он не хочет.

– Не хочет! Ишь, капризный какой, всё порядки свои здесь устанавливает! А сами что - голого больного не видели? Пойдите и возьмите вещи...
– но сестра-хозяйка не могла не знать, что вещи больных - это её компетенция, значит, по-хорошему, и идти за ними придётся ей самой. И потому-то она так и кричала, что не знала, как вести себя с больным-негром. Негров никогда ещё не было в их больнице.

Лидия Кузьминична постучала толстым кулаком по двери и крикнула:

– Больной, отдайте вещи! Вещи отдайте! С вами говорит сестра-хозяйка!

– Может, он вас не понимает?
– предположил Фома.
– А вы на его родном языке попробуйте!

Лидия Кузьминична сначала не поняла, а затем впала в крайнюю форму негодования:

– Ты мне все нервы уже истрепал, ишь, какой выискался! Да когда ж тебя только выпишут, ты ж с ума сведёшь кого угодно!

Она набрала воздуха для новой фразы, но тут вода стихла, и все замерли в ожидании. Минуты три негр копался за закрытой дверью, а затем вышел весь помытый, в больничном халате и босиком. Он молчал, молчали и все остальные.

– Это... тапки обуй, - пробормотала Лидия Кузьминична, - вот...
– и подтолкнула несмело больничные тапки к ногам негра.

Он обулся, дошёл до своей кровати и снова лёг, отвернувшись к стенке. Лидия Кузьминична бросилась в ванную и вышла оттуда, держа спортивный костюм и все остальные вещи негра в обеих руках, но двумя пальчиками. Ничего больше не сказав, она презрительно удалилась.

– Ничего, посидит у себя, отойдёт, я Лидку давно знаю, она отходчивая, - смущённо улыбаясь, сообщила Галина Петровна Фоме, и он понимающе кивнул.

Негра нужно было вести в процедурный. Галина Петровна подошла к его кровати и легко-легко постучала по его плечу. Негр повернул к ней лицо, она как глухому, помахала рукой, типа, мол, пойдём за мной, негр поднялся и отправился за ней.

– Галина Петровна, - я здесь.
– позвал Фома и многозначительно постучал по больничному радио.

– Поняла, - улыбнулась Галина Петровна, - если что, я дам знать...

Но всё прошло спокойно, негр ни на кого не напал и через некоторое время появился в боксе. Возле Фомы сидел как раз Сергуня, но, увидев того самого, о котором только что он говорил с Фомой, Сергуня быстро вскочил и убежал. Негр улыбнулся и лёг на свою кровать. На этот раз отворачиваться к стенке не стал, а даже помахал слегка рукой, видимо, Фоме. Фома посмотрел на него, но ничего не сказал. Тогда негр подошёл к нему и сказал по-русски, протягивая руку:

– Как тебя зовут? А меня зовут...
– И назвал, скорее всего, своё имя.

Фома не совсем расслышал, но тоже представился. Вскоре он ушёл под капельницу, негра тоже увели, затем был обед, затем полдник, и Фома с новым однобоксником всё так же находились в одной палате. Им нужно было мирно соседствовать.

Итак, негра свалил гепатит. Такой же, как у Фомы, типа "В". Где уж он его подхватил - колол наркотики с носителями австралийского антигена, имел ли половые с ними сношения, или предки его прикатили из Африки уже с этим злобным вирусом - гадать было бесполезно. Гепатит совершал своё чёрное дело - негр желтел, и с этим ничего нельзя было поделать. Лечило его время и минимум больничных лекарств.

Сначала он откликался на имя Ужвалдо. Причём обращался к нему по имени только Фома, все остальные обитатели больницы предпочитали совсем не общаться с ним, а персонал делал ему процедуры с большими предосторожностями и как можно скорее. Все приставали к Фоме с расспросами, особенно Мхов, Лишайников, Сергуня и молодая медсестра Танечка, отвечающая за Мхова и Лишайникова, интерес к которым у неё угас где-то на второй день пребывания совсем молодых рыжих людей в больнице. Но Фома не раскрывал никому тайны Ужвалдо. Потому что сам про него ничего не знал.

Галина Петровна уверяла Фому, что ей негр представился как Освальдо, а Анита Владимировна сообщила в момент особо хорошего настроения, что в его бумагах значится имя Ожвалдо, однако почерк там очень неразборчивый, поэтому больше ничего, кроме диагноза и других мелких подробностей, прочитать там о негре нельзя. Как же называть Фоме своего соседа, который в основном молчал, чесал своё тело бледными ногтями и не переставал с ужасом смотреть на людей в белых халатах, что бы они ни делали? Или вдруг резко подскакивал к окну, расплющивал об стекло нос и долго-долго таращил на улицу свои круглые жёлтые глаза. И Фома звал его по-разному. "Освальдо, выключи за собой воду в раковине, чего она по мозгам капает!" - и негр выключал, "Ужвальдо, вон, около тебя комар, убей, он низко сидит!" - и Ужвальдо убивал. Понимал, значит, что к нему обращаются. Ужвалдо - Ожвалдо - Освалдо - Асфальто - Асфальт. На Асфальта он тоже откликался, потому что Фома не хотел его обидеть, а только лишь приспособить его имя под что-нибудь привычное. На Асфальте Фома остановился на несколько дней, потому что дальше цепочка имён уже зашла в тупик.

И Фома начал с начала. Так как на вопросы "Как тебя зовут?" больной сосед отвечал в разное время суток по-разному: Ожвалдо, Освальто, Ужвалдо, то Фома взял за опорное Ужвалдо, потому что оно ему больше нравилось, и так негр представлялся всё-таки чаще всего. К вечеру сосед стал откликаться на склоняемое имя Ужвалда ( есть Ужвалда, нет Ужвалды, укол Ужвалде, поели с Ужвалдой, тапки Ужвалдины и так далее). А утром следующего дня, аккуратно сложив анализы по баночкам, Фома затормозил что-то в дверях, оглянулся на ноги своего соседа, положенные на спинку кровати, и подумал: Ужвалда Кувалда. Конечно, Кувалда!