–  Хватит!
– закричал Шмаков.
– Не мучайте никого! Розу взял я!

Трофим тут же подскочил к нашему образцовому ледовозчику и врезал ему по уху.

–  Отставить!
– прохрипел я.
– За самосуд буду наказывать безжалостно! Пусть Вадим расскажет, для чего ему это понадобилось! И почему все болеют!

–  Не скажу, - с неожиданной твердостью отозвался Шмаков.
– Можете сжечь меня или выгнать из убежища, но я не скажу!

–  А что, и сожжем!
– Соболь уже кипел.

–  Оставьте нас, - приказал я.
– Мы поговорим, и тогда я приму решение.

–  Да он тебе горло перегрызет, - с ненавистью глядя на молодого человека, провозгласил Распопов.
– Уж если он покусился на мою розу…

–  Выйдите, - повторил я.
– Это приказ главного техника реактора. Люди подчинились - дисциплина все же вырабатывалась в нас годами. Вадим сел в кресло детектора.

–  Мне очень жаль, Егор. Я не знал, как работает детектор - иначе обязательно признался бы… А детектор я мог обмануть. Потому что розу срывал не для себя и вовсе не для каких-то целей.

–  Рассказывай.

–  Дело касается не только меня.

–  Тебе придется рассказать! Шмаков опустил глаза в пол и заявил:

–  Я сорвал розу для женщины.

–  Догадаться было несложно. Для кого?

Вадим снова замялся. Наконец решился и выдавил:

–  Ее зовут Роза. Понимаешь, роза для Розы - так символично… Тем более, она рассказала, что никогда не видела цветка, в честь которого названа. Ей всего шестнадцать лет. Она не из нашего убежища - из БДБ-48. Работает ледовозчицей. Мы с ней познакомились на леднике.

Я опешил.

–  Ты отдал розу незнакомой девушке? Которая неизвестно что может с ней сделать?

–  А что она может сделать? Ты тоже поверил в колдовство, Егор? Мне стало стыдно.

–  Нет, конечно… Но почему началась эпидемия?

–  Когда я подарил ей розу, она была в таком восторге, что поцеловала меня.

–  Без маски?
– машинально спросил я и понял, что сморозил глупость. Целовать девушку в шерстяной маске? Когда сам в маске? Лучше уж пожевать кусок войлока!

–  Да, без маски. Я люблю ее. Она - лучшая девушка на свете. Красивее, чем роза Распопова.

Стало быть, мы получили обычное вирусное заражение. Не слишком опасное, просто неудобное…

–  И давно вы знакомы?

–  Месяца три.

–  Вот почему ты зачастил на ледник… Но за твои светлые чувства пришлось расплачиваться всему убежищу. Знаешь, каким может быть наказание?

–  Изгнание?

–  Да. Или возмещение ущерба. Я склоняюсь к последнему.

–  Я готов, - обрадовался Вадим.

–  Каждому пострадавшему привезешь по пять санок льда. Помимо обычной нормы, конечно. Думаю, года за три управишься…

–  Ясно, - сник Шмаков.

–  Но, с другой стороны, похоже, мы выровняли бактериологический фон с убежищем БДБ-48… И сможем чаще ходить к ним в гости, снимать там маски. Брать жен оттуда и отдавать в их убежище своих девушек. Это не так плохо: демографическая ситуация у нас не слишком хороша. Поэтому я снижаю виру до двух санок на пострадавшего. И еще ты можешь расплатиться кольцами - по договоренности.

–  Так будет справедливо, - кивнул Вадим.

–  Вот и отлично.

–  Но я не хотел бы, чтобы кто-то узнал…

–  Глупости. Глупости и предрассудки. Шила в мешке не утаишь. К тому же, я так понял, ты собрался с ней жить?

–  Конечно. Только не сейчас - она еще молодая…

–  Ладно, не беспокойся.

Выйдя к людям, ожидающим нас за дверью в технический зал, я объявил:

–  Проступок Шмакова объявляется подлежащим прощению. Люди заболели по его вине, но в колдовстве он не виновен. Только в халатности. Каждому пострадавшему будет назначена вира - двое санок льда.

–  Оно и ничего, - хмыкнул Соболь, представив, видимо, сколько льда достанется его семье.
– Тем более, Шмаков - свой человек, что бы он ни натворил.

–  А в убежище скоро станет больше народу?
– тихо рассмеялась Лидия Игнатьевна.

Пожилому библиотекарю, знавшему толк в розах и в ухаживаниях, дополнительные объяснения не понадобились.