Грейвс требовательно протянул к нему руку.

— Это было не слишком умно. Дай посмотрю.

Одно лишь представление, что Грейвс прикоснется к нему, повергло Могенса в панику, но он почти машинально протянул руки. Грейвс ощупывал и, поворачивая, рассматривал их, как строгий учитель, проверяющий, не собралась ли под ногтями нерадивого ученика грязь.

Могенс не ошибся в своем предчувствии. Прикосновение Грейвса оказалось не самым приятным ощущением в жизни. Перчатки были просто перчатками, а вот под ними шевелилось что-то, что не было мускулами и сухожилиями. Там что-то растекалось и снова стягивалось, расширялось и сжималось. И это было так неправильно, что Могенсу потребовалось напряжение всех сил, чтобы с отвращением не вырвать руки.

По крайней мере, Грейвс остался доволен результатом обследования, отпустил его руки и сказал пусть и не совсем убедительным тоном:

— По всей видимости, тебе повезло. Но никогда не знаешь, как все обернется. Посмотрим, что будет с твоей кожей в ближайшие дни.

— С тех пор как я освободился от твоих пут, которыми ты меня врачевал, мне стало много лучше. Для чего они тебе понадобились? Профилактика пытками?

— Мазь несколько неприятная, согласен, — как ни в чем не бывало ответил Грейвс. — Но она действует.

— Против чего?

— Ты хватался за бестию, — напомнил Грейвс.

— И что? Хочешь сказать, что они ядовиты?

— Не в прямом смысле. Но с ними никогда не можешь быть уверенным. Эти твари питаются падалью, не забывай. Кто знает, что за микробы и микроорганизмы резвятся на их шкуре.

— Или гнездятся на их зубах?

— Том позаботился и о других твоих ранах, — невозмутимо продолжал Грейвс. — Но не беспокойся, он обработал их не этим средством.

— Как трогательно, — сухо сказал Могенс. — Только вот зачем ты тратишь свои драгоценные минуты на россказни о возбудителях болезней и лечебных мазях? Половина твоего времени истекла.

— А откуда ты знаешь, когда у тебя нет часов? — Грейвс выдохнул еще одно смрадное облако в его сторону. — Пять минут давно кончились, если хочешь знать.

Могенс не стал возражать. Бесполезно. Спор, который, безусловно, вызовут его возражения, еще больше затянет этот разговор. А если разговор избавит его от необходимости топать путь до города пешком — который он, скорее всего, вовсе не одолеет, — что значат какие-то несколько минут!

— Извини, — сказал Грейвс. Наверное, ему самому пришло в голову, что он взял оскорбительный тон. — Мне… мне нелегко найти нужные слова. Я как-то не привык просить.

— Знаю. И, думаю, знаю, что ты хочешь сказать. Но мое решение непоколебимо. — Могенс кивком подтвердил свои слова, чтобы придать им больший вес. — Я все равно уйду.

— Зачем? — осведомился Грейвс. — Чтобы рассказать шерифу Уилсону, что случилось с несчастными мисс Хьямс и мисс Пройслер? — Он склонил голову набок и посмотрел на Могенса в равной мере нетерпеливо и вызывающе. — Подумай хорошенько, мой друг. Твое слово против моего и Тома. С шерифом мы знакомы долгое время. Не хочу сказать, что у нас особо теплые отношения или что он меня сильно уважает. Однако ты здесь совершенно чужой. Кому он поверит?

— Я считаю шерифа Уилсона крайне разумным человеком, — бесстрастно сказал Могенс.

Он почувствовал разочарование не столько по поводу Грейвса — он и ожидал угроз под конец, — а больше от самого себя, от своей беспочвенной наивности поверить, что в Грейвсе осталось хоть что-то человеческое.

— Шериф докопается до истины, я уверен, — закончил Могенс.

— Могенс, умоляю тебя! Ты что, вправду хочешь все пустить коту под хвост?

— Там, внизу, нет ничего, что стоило бы такой цены.

— И такие слова я слышу из твоих уст? — укоризненно покачал головой Грейвс. — От тебя, Могенс, такого же человека науки, как я! Ты что, в самом деле забыл все, о чем мы мечтали? Все, чего хотели добиться в жизни, слушая все эти истории в университете?

— Нет, — ответил Могенс, — я ничего не забыл, даже того, что ты сам мне рассказывал, Джонатан. И что рассказывал Том. Я даже не забыл то, что видел собственными глазами. И что еще должно произойти, чтобы ты, наконец, понял, что мы разбудили здесь нечто, до чего мы еще не доросли?

Грейвс затянулся очередной сигаретой, и Могенс словно воочию видел, как шевелятся мысли в его голове.

— Хорошо, — вздохнул Грейвс. — Возможно, теперь это больше не играет роли. Раньше или позже ты все равно узнаешь. Самое позднее, сегодня ночью.

— Что именно?

— Ты прав. Там, внизу, скрывается больше, чем просто древняя гробница фараонов. Много больше, чем ты даже можешь себе представить.

Могенс мог бы напредставлять себе целую кучу всего, но вместе с тем он чувствовал, что готов схватить брошенную ему наживку. Намерения Грейвса были до смешного прозрачны, да и наживка не слишком оригинальна и не особо ловко сработана. Коварный крючок явственно проглядывал сквозь нее. И тем не менее Могенс попался на приманку. В конечном счете, в глубине души он был и оставался тем, что Грейвс назвал «человеком науки». Долгие годы, проведенные в добровольной ссылке, почти заставили его забыть, почему он выбрал именно эту профессию, а не какую-то другую. Бесчисленные ночи, когда он просыпался в холодном поту от кошмаров, и следовавшие за ними бесконечной чередой тоскливые дни в безоконном подземелье университетской кельи, принудили его думать, что огонь науки давно угас в нем. Но оказалось, что это не так. Часть его самого не переставала ставить этот единственный ультимативный вопрос, на который в конечном итоге сводились все его исследовательские устремления: почему?