Шрифт:
К наместнику возвратилось хорошее настроение.
— Мы готовы оказывать услуги добрым соседям.
«По прошению адмиралскому, — заметил подьячий Посольского приказа, — Муртоза-паша велел для имения на корабли пресной воды отвезти колодезь, который на берегу верстах в двух…»
Как и положено, прием закончился обильным восточным угощением.
Гостеприимство керченского паши не осталось не замеченным окрестными жителями. Через несколько дней «на берег приехали торговые люди, турки и татары с разными товары и парчами и с овощами, и продавали они те свои товары на московские деньги».
Не упустил свой шанс и Корнелий Крюйс. Узнав цену кофе, купил два мешка для приготовления любимого напитка многих западных моряков. Глядя на него, Петр, смеясь, сказал Апраксину:
— Гляди, Федор, учись выгоду иметь, где случай подвернется. Европа вся на такой прибыли живет. Одни мы, дураки, сего не ведаем.
По морскому этикету наступило время визитов морских начальников. Первыми наносили визит турецкому адмиралу Гасан-паше гости. С Головиным отправились князья Трубецкой и Долгоруков, Апраксин.
«Паша принял их любезно и потчевал питиями по своему звычаю благоприветно и подарил адмирала турецким кафтаном…»
Ответный визит турки нанесли через два дня. Посетили флагманский «Скорпион» и посольскую «Крепость». Встречали Муртозу-пашу и турецкого адмирала по всей форме: «А как капычи, Муртоза-паша и их чиновники, к адмиралу и послу на их корабли приезжали, на тех кораблях во время их прибытия стояли солдаты с ружьями и с багинетами и играли на трубах и флейтах, а как они с тех кораблей отъезжали и в то время со всего каравана была пушечная пальба».
Гостей угощали по-русски, с обильным питьем и закуской. Понравились паше говяжьи языки, икра черная и красная и медовуха.
Гости кушали, причмокивая, но не забывали о деле.
Пристав Мегмет-ага продолжал уговаривать Украинцева:
— Поезжай сухим путем, вот-вот море штормить начнет. Твой корабль не стерпит, развалится.
Перевод толмача слушал не только Украинцев, но и сидевший недалеко Петр, размышлял: «Тянут канитель, в самом деле, осень скоро, непогода найдет».
На прощанье гостей одарили соболями.
Минуло еще три дня, Муртоза-паша помалкивал, а небо то и дело затягивало тучами, свежел ветер.
Петр отправил Апраксина на «Крепость»:
— Бери Украинцева, поезжай с ним к Муртозе, передайте: завтра поутру «Крепость» уходит в Константинополь, им размышлять ночь.
Визит возымел действие, Муртоза-паша давно ждал такого заявления. Он просто испытывал терпение русских. Хлопнув в ладоши, вызвал пристава:
— Когда ты будешь готов сопровождать посла царя Петра?
— Мне нужно пополнить припасы, собрать янычар. Не раньше чем через день-два. «У неверных сила, они так или иначе поступят по-своему. Не стоит больше испытывать терпение русского адмирала».
— Хорошо, — согласился Муртоза и объявил Украинцеву: — Можете отправляться завтра, но прошу вас, двигайтесь вдоль берега, не спеша, пристав нагонит вас в пути.
Утром 28 августа перед дальней дорогой на «Крепости» служили молебен. В полдень загрохотали пушки «Крепости» и всей русской эскадры, корабли один за другим снимались с якорей.
С берега отвечали прощальным салютом, провожая русского посла в Константинополь и расставаясь с русской эскадрой, которая направлялась к Таганрогу…
Петр остался доволен плаванием эскадры. Первый поход хотя и по-сырому, но сколотил корабли в единое целое. Экипажи поднаторели в морской практике, канониры обрели уверенность в стрельбах, капитаны узнали, на что способны их команды.
Покидая Таганрог, Петр оставил старшим Апраксина:
— Приводи в порядок корабли, расхудились они. Отведешь их к Азову. Там больше припасов, все под рукой и под обороной.
— Корабли уделывать, Петр Лексеич, плотников нет и конопатчиков: сам помнишь, на Воронеже беглых много, а здесь-то бежать некуда.
— Возьми всех мастеровых покуда у Салтыкова в Азове, а насчет беглых ты прав, добро, что напомнил.
Из указа к воронежскому воеводе Дмитрию Полонскому:
«Поставить заставы крепкие в тех же местах и с Воронежа иноземцев корабельных мастеров и всех ремесленных людей и плотников и работников без его В. Г. указу пропускать никого не указал и лошадей на Воронеж и по селам и по деревням продавать никому не велел».