Еще тебя, Государю, поздравляю купно преславною кавалериею Св. Апостола Андрея, которую ты заслужил через свои многие кровавые труды и дай всемилостивый Боже и впредь тебе, Государю, милость свою с приращением.

На Воронеже Божьей милостью строится без медления».

Довольная усмешка скользнула по лицу царя. Он протянул письмо Меншикову.

— Гляди, Данилыч, Федор нас здравствует, на Воронеже все путем.

— У него завсегда порядок, хотя и проруха бывает. Скушно без него, однако, в нашей кумпании.

— Верно, ты сам-то не промешкай завтра с пушечным нарядом.

Меншиков обиженно вытянул губу, но промолчал.

Солнечным майским днем грохотали пушки над безмолвными сосновыми борами, островами, болотами, перелесками. На острове Люст Елант посреди Невы закладывали первую крепость на Балтике, а с ней и город Петербург.

Строили крепость, рубили избы в новом городе, отбивались от шведов. Шереметевские полки теснили шведов в Ижорской земле. Сдавались одна за другой крепости в Яме, Копорве, Мариенбурге.

Радовал царь далеких приятелей, отписал Апраксину в Воронеж: «Итак, при помощи Божьей Ингрия в руках». Победы на суше хороши, но все время на уме держал главную цель войны.

На небольшом паруснике, шняке, ушел в Лодейное Поле, на Олонецкую верфьи. Здесь в конце августа спустили на воду первенец, фрегат «Штандарт». Начали ставить мачты, поднимали стеньги, подгоняли такелаж. Царь в поте лица трудился от зари до зари.

Новой верфью заправлял Иван Татищев:

— Государь, все бы ладно, да фрегату осенью в море, а матроз-то ни единого.

Под руку попался заспанный Головин:

— Крюйс помалкивает, отпиши воеводе в Архангельский. Без мешкоты набрать из крестьян да холопов молодых рекрут, человек полтыщи. Пошлем на выучку в Голландию.

— Примут ли их там, государь?

— Крюйс должон все обладить. Нам-то нынче и на Воронеж и сюды на Балтику матроз, офицер потребен. Што ни корабль, добрая сотня…

Глубокой осенью «Штандарт» салютовал крепости Петра и Павла. Вскоре исчезла с далекого взморья шведская эскадра, ушла зимовать к Выборгу. С неохотой уходил Нумере, поглядывал на далекое Невское устье, не ведал, что ему ввек не суждено там уж бывать.

В утренних сумерках вышла в море шняка. Вглядывались в далекий, у горизонта, поросший лесом остров, который местные жители, чухонцы, прозвали Котлин.

Рядом с Петром на шканцах приросли к палубе Головин, Меншиков, артиллерист и инженер Василий Корчмин.

Судно продвигалось медленно, осторожно, с подобранными парусами. Что ждет его в незнакомой водной толще? Камни, отмели, другие каверзы?

На носу то и дело бросал лот Наум Сенявин, мерил глубину. Обошли остров со всех сторон. На севере остановились, путь преграждала коса, тянувшаяся далеко через залив к берегу.

— Стало быть, здесь швед не сунется, — обрадовался Петр. — На Котлине нынче же, до зимы, поставим заставу. Копать шанцы, ладить батарею.

На южной стороне фарватер был глубоким, судоходным, но посредине выступала отмель.

— Оно к месту, — тут же сообразил царь. — Данилыч, как море станет, по льду привезешь сюда лесины. — Петр кивнул на поросший лесом остров. — Срубишь ряжей, набьешь их каменьями. Лед сойдет, ряжи сядут на мель. Над водой фундамент выйдет. На нем крепостцу без мешкоты сооружать с батареями. Ты, Василий, в ответе за них.

Меншиков ухмыльнулся, поглядывая на Головина, чесал затылок. «Дался ему этот Котлин».

В новую крепость на Неве доставили первую почту. Разбирая ее в новой, только что отстроенной избе, Петр отложил письма Апраксина. Когда заглянул Головин, протянул ему листы:

— Почитай, о чем адмиралтеец ведает, худо у него. Терпилий, наш добрый мастер, Богу душу отдал.

«…волею Божию плотниками стало зело скудно, — читал вслух Головин, — много больных, а и мертвых не нет. На Устье, Государь, дано было для починки 150 человек и из по нынешнее число 32 умерло, да 103 человека больных, а на работе 15. А больных плотников у Федосея Скляева 200, у Козенца да у Осипа Нея с 150 человек… А и сам лежу, тому уже 4 недели не вставал с постели».

— Вот так-то дела на Воронеже, а потребно ему еще и матроз да офицеров, да кораблей нехватка.

…По зимнему первопутку царь уехал в Воронеж. В Москве первым делом подписал указ: «Набрать на Москве и в городах из всяких чинов людей в матросскую службу тысячу человек… жалованья дано будет тем людям на платье по 2 рубля, да годоваго по 12 рублей человеку; да им же во время работы дано ж будет хлеб, соль, мясо и рыба».

В Воронеже обнялись по-родственному с Апраксиным. Глаза адмиралтейца повлажнели.