— Кто такая?

— У Прасковьи спальником Федор Хрущов, у него в избе племянница, сирота. Матушка ейная-то скончалась давно, а батюшка в прошлом походе Крымском головушку сложил. Девица лет осьмнадцати, без особого приданого, но собою хороша, скромна и хозяюшка, — без умолку выговаривала Марфа.

— Звать-то как? — перебила мать.

— Пелагеюшка, маменька.

— Поглядеть бы ее.

— Так пойдем же, нынче она у Прасковьи с девочкой нянчится.

Матери девица пришлась по нраву.

— Как их свести-то?

— И то я подумала, — нашлась дочь. — Федька-то дома нынче, а завтра мы в Казанский к заутрене пойдем. Становись, маманя, подле меня, я место огорожу. А Пелагеюшка за мной стоять будет. Федьку за спиной поставь, — загорелась Марфа.

Все получилось, как задумала дочь. Федор нечаянно задел соседку, худенькую, ниже ростом девицу, в скромном сарафане, с русой косой. Быть может, покачнулся в душном притворе, только они вдруг встретились взглядом, и оба покраснели.

На другой день во двор Апраксиных заглянула спальная девка:

— Царица Марфа Матвеевна к себе призывает к обеду.

Мать взяла с собою обоих сыновей. За столом Федор неожиданно увидел незнакомку из церкви. Марфа переглянулась с матерью…

В тот же день Федор заговорил с Пелагеей, девушка ему пришлась по душе. А мать только этого и ждала…

Прасковья все решила со стольником Хрущевым, он дал согласие на брак.

Домна собрала братьев.

— Чего для канителиться? — солидно высказался Петр. — Завтра помолвиться, а на Николу и венчаться.

— В уме ли ты? — вскинулся Федор.

— Покуда государь-то прихворал, все к месту. Знаю я его, взбеленится, не дай Бог. А там опять же пост Великий, не до свадьбы.

Все свершилось в две недели. Венчались в церкви на Кулишках, свадьбу сыграли у Хрущовых, поселилась Пелагея у Апраксиных. Так решила Домна.

Через неделю после свадьбы на двор прискакал Меншиков, пялил глаза на Пелагею.

— Петр Лексеич соскучился по тебе, — отдавал перегаром Данилыч.

— Как государь-то оклемался? — спросил по пути в Преображенское Федор.

— Первую неделю только с постели поднялся. Ему хотца озорничать, но покуда коленками слаб.

Сильно похудевший царь встретил его в кресле, не вставая. Силясь улыбнуться, он кивнул Апраксину на стул. С бледного лица начисто исчез плещеевский загар, еще месяц назад так прочно, казалось, задубивший его кожу.

— Хилый, Федор, человече телесами перед недугом, — через силу улыбаясь, проговорил он, незаметно вздохнув. — За грехи, быть может, Господь наказывает. — Царь выпрямился, в глазах появился прежний задористый блеск. — А ты, я слыхал, оженился, ну и дурак, — засмеялся, — а баил нет. После Крещения поезжай-ка на Плещеево озеро. Прихвати с собой Якимку Воронина, Скляева, Кикина. Из дерев и досьев для судов отберите наилучшие. Суда таки там ладить не станем, я свою «Фортуну» до ума доведу и на воде испробую…

Слушая чуть с хрипотцой, но твердый голос царя, Федор в душе порадовался: «Слава Богу, раз о Нептуновой потехе заговорил, значит, дело на поправку идет».

— Припасов-то у нас в Переславле не густо, Петр Алексеич.

— Верно. На то стряпчему кормового дворца Роману Карцеву укажем без промедления. Ты к нему загляни через недельку, проверь, штоб не запамятовал.

После Рождества в Переславль потянулись обозы. Везли обычное съестное для царского стола: сотни пудов пшеницы, масла коровьего, мяса свиного, меду-сырца, десятки пудов икры зернистой, осетрины, белорыбицы, грибов-целиков, прочей снеди…

Едва Апраксин в Переславле успел осмотреться, растормошить всех, отобрать потребные сосновые и дубовые доски, заготовить пеньку, смолу, как на Гремячей горе появился неожиданно царь. Он прискакал поздним вечером, в первый день Великого поста, в чистый понедельник. С ходу поднял всех на ноги, зажгли фонарь, отправились смотреть в сарай строящуюся «Фортуну». Почти обшитый досками бот с прошлой весны стоял в забытьи.

— Распорядись, Федор, завтра поутру быть здесь Якимке с потешными, Класу и Мэтью. Пора завершать канитель с этой посудиной, штоб к полудню поспеть.

Апраксин, ухмыльнувшись, подумал: «Коли по-прежнему почал выговаривать, стало, хандра от него вовсе отлетела».

Три недели потешные с голландскими мастерами заканчивали обшивку «Фортуны», стягивали шпангоуты поверху планширем, крепили доски вдоль бортов и поперек банки, подкрепляли форштевень и ахтерштевень железными кницами. Сам Петр взялся изготовить руль. Тесал перо руля из дубовой заготовки, крепил его к вертикальному брусу — баллеру. Почти неделю подгонял петли, навешивал руль к ахтерштевню. Апраксин был у него за подмастерья, помогал и присматривался…