Ясность в голове, накатившая вчера на меня, никуда не исчезла. Поэтому я без малейшего напряжения записывал имена и почти дословно разговоры со всеми, с кем свела меня судьба за последние полгода. Какая-то часть меня понимала, что такое состояние ненормально, но мне было плевать. Не знаю, может, я свихнулся или что-то еще. Но я даже получал странное удовольствие от ощущения жуткой смеси боли и ненависти, поселившейся во мне. Часа через полтора вернулся Мартынов. Забрав мои бумаги, он хмыкнул и как-то странно посмотрел на меня.

— Что-то не так, товарищ майор? — Я смотрел ему прямо в глаза и видел, что ему неприятен мой взгляд.

— Нет, все так, старший лейтенант. Как ты все это запомнил? — он показал на стопку бумаг. — Ты уверен, что написал все точно?

— Уверен, товарищ майор. А как запомнил… Не знаю. Да и неважно это, важен результат, а он перед вами.

— Ладно, посмотри эти фотографии. Может, кого узнаешь. — Он протянул мне четыре фото. — Это те, кто убит при попытке захвата Олеси. Но при чем тут Волноваха, про которую Зильберман пытался что-то сказать?

Задрожавшими от ненависти руками я взял фотографии, краем уха слушая, что продолжает говорить Мартынов. На двух я увидел ранее виденные мною лица возможных агентов, два были совершенно незнакомы. Только я собрался положить фотографии на стол, как Мартынов опять помянул Волноваху. Вернувшись к фотографии со смутно знакомым лицом, я наконец вспомнил! Это же та мразь из рюмочной в Волновахе! Значит, жив тогда остался, самка собаки! Хозяев себе нашел!

— Вот этого знаю, Александр Николаевич, — дрожащим голосом сказал я. — Главный из тех, из рюмочной в Волновахе, в наших с Яшей отчетах это есть. Именно его я пару раз видел, но не смог вспомнить. Значит, к немцам перешла эта тварь. Наверное, его прислали убедиться, что я это я. А потом, встретившись, они с Яшей узнали друг друга. — Голос сорвался, и я отвернулся в сторону.

— Разберемся, Андрей, разберемся. Очень похоже на то, что ты прав! Твою мать! Ну кто же знал?! — Мартынов взял в руки фотографию и внимательно посмотрел на нее. — Теперь проще будет. Знаем, с какой стороны ноги растут! Все. Иди к себе в кабинет, я — к товарищу наркому.

Интерлюдия. Кабинет наркома НКВД Л.П. Берия, 19.05.1942 г.

— Значит, говоришь, Стасов опознал одного из убитых? — Лаврентий Павлович откинулся на спинку кресла. — Это точно?

— Да, Лаврентий Павлович, уверенно опознал вот этого типа. — Мартынов подал фотографию Берия. — В нем Стасов опознал красноармейца, с которым произошел конфликт в Волновахе. В отчетах Стасова и Зильбермана это было отражено. Именно его имел в виду Стасов, когда не мог вспомнить, где встречал одного из тех, кто стал появляться около него. Судя по всему, этот тип перешел к немцам. А вот в случайность того, что именно этот человек оказался в группе нападавших, я не верю. Стасов выдвинул предположение, что этот тип направлен для его опознания. А при встрече лицом к лицу Зильберман узнал его. Видимо, об этом Зильберман и пытался сказать, когда приходил в сознание. Вот и… — Мартынов замолчал.

— Я тоже не верю, майор. А после слов Стасова и Зильбермана тем более! — Берия нажал кнопку на столе и дождался, когда в дверь заглянул секретарь. — Срочно найти Ахундзянова, и ко мне! А после его прихода — конвой в приемную. Да. Действуйте!

Затем поднял трубку телефона, набрал номер:

— Павел Васильевич, зайди срочно ко мне. Да. Да, по Стасову. Жду. — Усмехнувшись, Берия продолжил: — Сейчас подойдет Федотов, может, в чем-то разберемся прямо сейчас.

Минут через десять атмосфера в кабинете была уже не такой спокойной. Пришедший Федотов не зря носил прозвище «Академик».

— Лаврентий Павлович, тип с фотографии мог быть отправлен сюда только с одной целью — опознания Стасова. А значит — либо утечка из управления (во что я не верю), либо… Либо один из погибших в Волновахе оперативников не погиб, а попал к немцам и заговорил. Много он знать не мог, но адрес, круг общения Стасова — вполне. В эту версию укладываются и замеченные передвижения агентов. Они изначально контролировали места возможного появления Стасова: квартиру Зильбермана, Стасовой и самого Стасова.

— Я склоняюсь к такому же мнению, Лаврентий Павлович. — Мартынов поморщился. — Но ведь были точные данные о гибели охраны!

— Вот сейчас и узнаем, насколько точные. От самого источника информации и узнаем. — Берия поднял трубку и спросил: — Пришел? Пусть войдет!

Если бы Стасов находился в кабинете, он бы очень удивился. В кабинет зашел подтянутый старший лейтенант ГБ, которого Стасов знал как лейтенанта-связиста Ахундзянова.

— Товарищ старший лейтенант, подумайте, хорошо подумайте, а потом ответьте. Вы уверены в гибели ваших коллег в Волновахе? Я имею в виду Спиридонова и Коляду? В отчете вы написали, что забрали документы у убитых товарищей. Вы знаете, что правду я узнаю все равно, поэтому подумайте хорошо, прежде чем отвечать.

Побледневший старший лейтенант сглотнул и заговорил:

— Так точно, товарищ нарком, уверен. Лейтенанту Коляде осколком срубило верхнюю часть головы, а Спиридонов… — Ахундзянов, «дрогнув» взглядом, закончил: — Спиридонов получил осколки в грудь, живот и голову. Когда я забирал его документы, было видно, что он вот-вот умрет.

— Получается следующее. — Голос Лаврентии Павловича был мягким-мягким. — Вы оставили тяжелораненого сотрудника госбезопасности на территории, переходящей под контроль противника, не попытавшись его спасти либо принять меры к невозможности выдачи им секретной информации. Далее вы ввели руководство органов государственной безопасности СССР в заблуждение ложным рапортом. Я вас правильно понял, гражданин Ахундзянов?