Для присутствующих это не явилось новостью, кроме Рэя и Маугли, ну и еще, возможно, Уилфреда. Однако они продолжали внимательно слушать.

— Анатрурийцы делали все, что было в их силах, чтобы придать весомости и обоснованности своим декларациям о суверенитете, — сказал я. — В Будапеште были напечатаны марки, целые серии марок, некоторые из них даже имели почтовое хождение на территории Анатрурии. Были выпущены также образцы монет и переданы друзьям нового государства, хотя в обращение монеты так и не поступили. Также были отчеканены медали с изображением нового короля, их тоже дарили, в основном людям, поддерживающим движение за независимость.

— Редкость и диковина, вроде как у рыбы зонтик, — заметил Царнов. — И так же нужна серьезным коллекционерам.

— Надежды Анатрурии рухнули в Версале, — продолжил я, — когда Уилсон и Клемансо договорились перекроить карту Европы. Гипотетическую Анатрурию разделили между Румынией, Болгарией и Югославией. Королю Владу и королеве Лилиане суждено было провести остаток дней своих в изгнании, однако они по-прежнему служили средоточием надежд для всех продолжавших верить в возрождение Анатрурии. Однако в целом движение угасло.

— Угольки остались, — тихонько произнесла Илона. — Они никогда до конца не угасали.

— Может, и нет, — согласился я. — Однако бывают времена, когда для того, чтобы даже вскипятить на них чайник, требуется изрядное терпение. А вот во время Второй мировой войны партизанское движение в Анатрурии заметно оживилось.

— Все они были оппортунистами, — вставил Царнов, — только и глядели, на чью сторону переметнуться. То сражались бок о бок с Анте Павеличем и его хорватскими усташами, убивали сербов, то вдруг переходили на сторону сербов и вырезали целые хорватские деревни. Я до сих пор не пойму, были они за Гитлера или против него. Всякий раз по обстоятельствам.

— Они были за Анатрурию, — сказала Илона. — Сражались за нее каждый день, каждый час, каждую минуту.

— Они были сами за себя, — заметил Тиглат Расмолиан. — Да и кто, скажите мне, нет?

— Когда война закончилась, — продолжил я, — государственные границы в этой части света в основном остались неизменными, но в составе и форме правления произошли существенные перестановки. Советский Союз быстро распространял свое влияние на всю Восточную Европу, и Трумэну стоило немалых усилий отстоять Грецию и Турцию, которые остались по эту сторону железного занавеса. Несколько американских разведывательных служб, в частности УСС, старались выправить баланс сил в этой стратегически важной части земного шара. — Я нахмурился, раздраженный собственным тоном. Несмотря на все фильмы, просмотренные мной позже, мой голос звучал как закадровый дикторский текст к документальным репортажам послевоенных времен в исполнении знаменитого Эдварда Р. Мэрроу. — Среди множества нелегальных групп, заброшенных в этот регион… — черт, я все равно продолжал говорить точь-в-точь как Мэрроу, — там весьма активно действовал отряд из пяти американских агентов.

Тут я на секунду запнулся, но Чарли Уикс прочитал мои мысли.

— О да, все они были американцами. Стопроцентными американцами, родными племянниками своего Дядюшки Сэма. Знаменитый десант, знаменитое шоу «Боб и Чарли».

— Да, пятеро американцев, — торопливо подхватил я. — Роберт Бейтмен и Роберт Ренник, Чарльз Хоберман и Чарльз Вуд и, разумеется, Чарли Уикс.

— Чарли Уикс? — переспросил Рэй. — Так это он и есть тот парень?

— Да, тот самый парень, — ответил Уикс.

Тут я для разнообразия решил объяснить, что Роберты стали Бобом и Робом, Чарльзы — Кэппи, Чаком и Чарли.

— И еще, — сказал я, — у всех у них были клички по названиям животных.

Маугли удивился:

— Животных? Извини, Берни, что перебиваю. Просто хотел убедиться, что не ослышался.

— Да, животных, — подтвердил я. — Ты не ослышался. Кодовые подпольные клички. Бейтмен был Кошкой, а Ренник — Кроликом.

— Вообще-то, — встрял Уикс, — это он так, к слову. С тех пор прошла куча времени, и никакого значения это теперь не имеет.

— Замечание принимается. Хоберман был Бараном, Чарли Уикс — Мышью.

— Пи-пи… — пропищал Чарли Уикс.

— Ну а тотемом Чака Вуда, что само по себе уже достаточно символично, стал Вудчак. Случай единственный в своем роде, потому как кличка основана на чистой игре слов, а не на личном сходстве со зверем. Но она ему очень подходила. Кстати, теперь мне кажется, что Вуд придумал ее себе сам.

— Ха! — воскликнул Уикс. Потом задумчиво возвел глаза к потолку, словно стараясь припомнить что-то. — А знаешь, — сказал он наконец, — думаю, ты прав, Ласка.

— Ласка? — с удивлением переспросила Кэролайн.

Я пропустил это мимо ушей.

— Итак, — продолжил я, — пять американцев, и все с подпольными кличками. Занимались они подрывной деятельностью на Балканах. Работали вместе с партизанами, диссидентами самого разного толка, и все это с целью дестабилизировать обстановку… в Югославии? Румынии? Болгарии?..

— В любой из этих стран, — подсказал мне Уикс. — Или во всех вместе взятых. Славно, не правда ли? И каждый был гордостью нашего зоопарка, именуемого «Зверинцем Ганнибала»… — Он подмигнул мне. — Кстати, еще одна кличка, бывшая у нас в ходу. Я вам не рассказывал, нет? Так звали Адамса Моргана, старину Моргана, который нас курировал. Его подпольная кличка была Ганнибал, а мы между собой прозвали его Слоном. — Он молитвенно сложил ладони. — Все, Ласка, больше не буду мешать. Ты хозяин, тебе и слово.