Его спутник оказался страшно худеньким человечком с безвольным подбородком и слишком близко посаженными бегающими глазками. Лицо его отличала бледность, которую можно обрести, разве что поспав в гробу. Из уголка злобно искривленного рта небрежно свисала сигарета.

Толстяк оглядел всю нашу честную компанию, вежливо поклонился Кэролайн, затем окинул меня и Маугли испытующим взором и угадал правильно.

— Мистер Роденбарр, — обратился он ко мне, — позвольте представиться: Грегори Царнов.

— Мистер Царнов, — кивнул я и пожал ему руку. — Очень рад, что вы пришли.

— Мы, похоже, самые первые? — заметил он. — Пунктуальность — это моя болезнь, сэр. Пунктуального человека в наши дни постоянно подстерегают разочарования.

— Надеюсь, сегодня разочарование вас не постигнет, — сказал я. — Мы не знакомы с вашим… э-э… другом, но, кажется, говорили по телефону?

— Ах да, простите: Уилфред. А это мистер Роденбарр.

Уилфред кивнул. Но руки не подал, впрочем, я тоже.

— Очень рад, — сказал я, стараясь вложить в эти два слова максимум искренности. — О Уилфред, боюсь, я вынужден попросить вас затушить сигарету.

Он вылупился на меня.

— Дым портит книги, — объяснил я. А заодно и воздух, хотелось мне добавить.

Уилфред перевел взгляд на Царнова, тот коротко кивнул. Тогда Уилфред вынул сигарету изо рта. Мне показалось, что сейчас он бросит ее на пол. Но нет, он отворил дверь и ловким щелчком отправил ее на тротуар.

— Прискорбная привычка, — заметил Царнов, — но сей молодой человек обладает целым рядом других качеств, которые делают его порой просто незаменимым. Полагаю, что мне столь же трудно отказаться от его услуг, как ему — от пристрастия к мадам Никотин. Но разве не все мы рабы своих привычек, сэр?

Я не мог с этим не согласиться.

А затем подвел мистера Царнова к моему креслу за прилавком, не преминув заметить, что оно самое удобное из всех, и он погрузил в него свою тушу. Кресло достойно выдержало это испытание. Уилфред, ничуть не повеселевший после расставания с сигаретой, придвинул раскладной стул и уселся рядом.

— Я тут подумал, — начал Царнов, — а почему бы нам не насладиться плодами нашей пунктуальности, хоть они и довольно кислые? Я явился по вашему зову, сэр, вы тоже здесь, так почему бы нам не сделать свое маленькое дельце, оставив опоздавших, так сказать, за бортом?

— О, к сожалению, это невозможно.

— Очень даже возможно, сэр. Все зависит только от вашего желания.

Я покачал головой.

— Нет, это было бы непорядочно по отношению к остальным, — сказал я. — И к тому же не позволит прояснить несколько очень важных моментов. И потом, люди будут здесь с минуты на минуту.

— Кажется, вы правы, — заметил он и кивком указал на дверь, возле которой стояла женщина, обвешанная бесчисленными свертками, и безуспешно пыталась дотянуться до дверной ручки.

Это была моя хипповая матрона, Мэгги Мейсон, задыхающаяся от радостного предвкушения.

— Вот уж не думала, что вы сегодня открыты, — сказала она. — Как поживает Раффлс? Тоже трудится, или вы дали ему выходной?

— Он у нас всегда при деле, — ответил я. — Чего нельзя сказать обо мне. Сегодня лавка закрыта.

— Разве? — Она огляделась. — Странно… А выглядит, будто вы открыты. В магазине у вас люди и…

— Знаю.

— Еще бы вам не знать! Уж кто-кто, а вы должны это знать, верно? И потом, на улице стоит специальный столик.

— Это потому, что сегодня внутри для него просто нет места, — объяснил я. Потом взял табличку с надписью «Закрыто» и повесил ее в витрине. — Сегодня у нас частные торги. А завтра добро пожаловать, работаем в обычные часы.

— Частные торги! А можно мне тоже на них присутствовать?

— Прошу прощения, но…

— Ведь я самый импульсивный из всех ваших покупателей, правда! Помните, как я заходила позавчера? Просто заглянула полюбоваться Раффлсом и унесла домой целую кучу книг.

Еще бы мне не помнить. Какой торговец на моем месте не запомнил бы? Покупка сразу на двести долларов, причем ни с того ни с сего.

— Ну пожалуйста, мистер Роденбарр! Пожалуйста, прошу вас!..

Мной, признаться, овладело искушение. Я уже видел эту картину: вот она сидит здесь с горящими глазами, готовая сражаться за каждый лот до последнего, а когда пыль сражения осядет, выйдет отсюда с доброй дюжиной книг по искусству и собранием сочинений Бальзака в кожаном переплете…